В начале был пост в фейсбуке. Автор этого поста — живой классик русской поэзии Алексей Петрович Цветков проводил ревизию одного из ключевых догматов христианской церкви, согласно которому Иисус является сыном Бога, а не, к примеру, Иосифа. Запись в фейсбуке мгновенно обросла комментариями дискуссионного толка. Одним из самых яростных оппонентов Цветкова оказался его друг и не менее живой классик русской поэзии — Бахыт Кенжеев. Дискуссия разбухала и ширилась, всем своим видом и наполнением говоря о неслучайности затронутой темы. По предложению «ШО» к обсуждению подключились другие авторитетные писатели, живущие в Украине и России. А что из всего этого получилось — читайте далее. Аминь.
Алексей Цветков (Нью-Йорк), поэт, переводчик, публицист, лауреат премии им. А. Белого и международного фестиваля поэзии «Київські Лаври».
Бог Отец, Бог Сын и хромосома Y
Прежде чем хвататься за мысль, я произвел тщательный поиск и, естественно, обнаружил, что она мне пришла в голову далеко не первому. И тем не менее мне кажется, что большинство ее обсуждающих, как атеистов, так и верующих, останавливаются на полпути — ниже я дам понять, в какой именно точке.
Согласно одному из главных догматов почти всех христианских церквей, Иисус был сыном Бога, а не, скажем, Иосифа, притом в самом прямом смысле, хотя и зачат непорочно — порочным эти люди почему-то полагали секс, но речь не об этом. Понимание механизма зачатия, вынашивания плода, отцовства и материнства на протяжении большей части истории у людей было туманным, что, впрочем, не мешало им предаваться процессу. Ко времени написания Нового Завета и даже много позднее, во времена главного теоретика Троицы Августина и потом еще в средние века ситуацию понимали следующим образом. От отца поступает семя, которое содержит всю информацию наследственности в окончательном виде. Мать представляет собой исключительно сосуд для вынашивания и выкармливания. Но по крайней мере отцовство было точным понятием, отца с соседом никто не путал. Тем, кто формулировал догмат о сыновности Ииуса Богу, все это было хорошо известно, хотя трудно себе вообразить, как именно Бог вложил в Марию элемент, будь то материальный или духовный, который привел к беременности. Бог всемогущ, а эти тонкости авторов не занимали. Важно то, что отцовство Бога понималось буквально, хотя и непорочно. При этом человеческая сущность Иисуса явно толковалась как исходящая от Бога (матрица Адама, первочеловек как прообраз), а не от Марии, ее почитали (те, кто почитал) именно как всего лишь избранный сосуд для воплощения божественного замысла. Но это для меня не очень важно, потому что речь сейчас — об отцовстве.
Сегодня мы знаем обо всем этом гораздо больше, мы знаем, в частности, что свой генетический материал ребенок получает поровну от обоих родителей, но это опять же не важно, потому что богословы не очень углублялись в механизм материнства. Отцовство же сегодня можно со стопроцентной точностью установить генетическим анализом, а если сузить проблему — просто по мужской хромосоме Y, которая передается исключительно по отцовской линии. Человек, чья мужская хромосома серьезно отличается от хромосомы ребенка, с поправкой на мутации, его отцом не является, и никакая риторика тут не поможет.
«Трудно себе вообразить, как именно Бог вложил в Марию элемент, будь то материальный или духовный, который привел к беременности»
Вот до этого момента многие дошли до меня. Возникает проблема с Y‑хромосомой Иисуса (напоминаю, что он был человеком в полном смысле слова, в соответствии с Никейским символом веры), потому что Бог не животное и вообще нематериален, у него ее нет. Все дискуссии в дальнейшем, что издевательские у атеистов, что наивно-серьезные у верующих, идут о содержании этой хромосомы — что, дескать, Бог в нее вложил. Но дискуссия, конечно, мимо денег, потому что содержание хромосомы абсолютно безразлично, даже если в ней закодирована фраза «сей есть Сын мой возлюбленный». Главная проблема заключается в совпадении (или несовпадении) сыновней хромосомы с отцовской. Тогда как у заявленного отца ее просто нет и быть не может.
Тогда в каком смысле можно говорить о том, что Иисус — Сын Божий? Получается, что в лучшем случае — исключительно в метафорическом, в каком все мы дети божьи при условии его существования. Акт появления Иисуса на свет ничем не отличается от сотворения Адама, у того ведь тоже была хромосома, ни с чьей не совпадающая. А метафора — вещь маловещественная, отцы церкви наверняка имели в виду буквальную сыновность, хотя сейчас лень искать цитаты. В противном случае какие-то свидетели Иеговы получаются.
Для иллюстрации вот мысленный эксперимент. Где-то в дальней галактике живут сильно развитые по части науки существа, ничуть на нас не похожие — допустим, что увидев такое, мы вообще бы упали в обморок. И одно из этих существ, получив полные сведения об устройстве человеческого организма, решает создать такой организм, и создает, а на одной из рукояток упомянутой хромосомы, поскольку в ней вообще мало полезной генетической информации, ставит авторское клеймо, допустим «мастер Гамбс начал эту серию такого-то числа такого-то года». В каком смысле это существо можно считать отцом данного организма? Да ни в каком. В лучшем случае автором.
Поясню, что я написал все это не с позиций атеизма, ибо в таком случае весь спор был бы бессмысленным. Я просто пытаюсь понять внутреннюю логику веры и, на мой взгляд, нахожу в ней нестыковку, которая до открытия механизма наследственности была совсем не очевидной. Допустим на минуту, что я сам верующий, но не из тех, кто полностью отключает головной мозг, а из таких, кто почитывает Фому Аквинского или Дунса Скотта, желая понять то, что человеческому уму все же доступно. Я, тем не менее, верю во все канонические христианские чудеса и таинства. В частности, я верю, что Христос единосущен Отцу, что он вместе с ним существовал еще прежде вечности, и что провозглашаемая сыновность имеет какой-то нематериальный смысл за пределами этой вечности, для меня непостижимый.
Но на земле мы имеем дело с реальным человеком Иисусом, наверняка с полным набором хромосом, мы знаем, что он был способен на слабость (сцена в Гефсиманском саду), и что он реально умер на кресте и затем воскрес, а не разыграл спектакль. В этом мире понятие отцовства имеет четкий и определенный смысл, и его соответствие истине легко проверяется. Это понятие нельзя вырвать из его семантического поля, выйдет просто бессмыслица, и никакие апелляции к способности Бога творить чудеса не помогут. Так, например, если Бог переименует болезнь Альцгеймера в клюквенный морс, усмотреть в этом чудо не поможет даже самая горячая вера.
Бахыт Кенжеев (Нью-Йорк), поэт, переводчик, лауреат премии «Антибукер» и международного фестиваля поэзии «Київські Лаври».
Почему треугольный квадрат пахнет лавандой?
Алексей Цветков прекрасно изложил проблему с отцовством Христа. Надо же, какие у нас ограниченные отцы церкви! Мало того, что мракобесы, так и о хромосомах не имели никакого понятия. И если цель Алеши состояла, как у Емельяна Ярославского, в развенчании религиозных сказок, то он ее, несомненно, достиг. Можно было примерно так же провести вдумчивый анализ накормления пяти тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами. Помню, как кто‑то из антирелигиозных пропагандистов с законным ликованием обращал внимание читателя на то, что «и ели все и насытились; и набрали оставшихся кусков двенадцать коробов полных». «Гы-гы-гы! — восклицал просвещенный пропагандист. — Да откуда же в пустыне взялись эти пустые короба?» И радостный народ, ознакомившись с этим откровением, незамедлительно с радостными песнями отправлялся громить церкви и расстреливать попов.
Я не философ, и по эрудиции во много раз уступаю замечательному поэту и мыслителю (а теперь еще и богослову) Алексею Цветкову. Тем не менее, прочитав вышеприведенный очерк, я задумался, причем не над путаницей с хромосомами Спасителя, а над самим поставленным вопросом.
Дело в том, что одним из итогов моей многотрудной и в целом довольно занятной жизни на сегодняшний момент стал вывод о том, что есть вопросы, на которые ответ получить вообще невозможно. (Очень самоутвердился, случайно узнав, что то же самое думал Витгенштейн, да и, наверно, многие другие уважаемые любомудры.)
Вот, скажем: «Почему треугольный квадрат пахнет лавандой гораздо умозрительнее, чем кубический корень из огуречного яблока?»
Еще примеры ближе к жизни. Один из юных героев незабвенной книги «Кондуит и Швамбрания» живо интересуется, «кто кого сборёт», если слон нападет на кита. Средневековые схоласты спорили о том, сколько ангелов уместится на острие иглы. При советской власти живой общественный интерес вызывала проблема, как будет — после победы коммунизма — осуществляться принцип «От каждого по способностям, каждому по потребностям». А для нынешних мусульман весьма актуален вопрос о том, из чего состоят райские гурии и каковы их свойства.
Элефантам, однако, нет особой необходимости бороться с китами. Ангелы пошлют куда подальше любого, кто захочет в исследовательских целях посадить их на иглу. Коммунизм, к сожалению, невозможен даже в пределах одной отдельно взятой Северной Кореи. Райские гурии (которые в описаниях нынешних имамов‑фундаменталистов подозрительно смахивают на дорогих компьютеризованных кукол для секса) вряд ли существуют в качестве привычных нам «девственниц‑моделей».
В этот ряд, по‑моему, неплохо ложится и вопрос, поставленный нашим поэтом-богословом. Человеческий разум ограничен, как и сфера действия человеческой логики. Лично меня тоже приводит в раздражение, скажем, принцип Гейзенберга (согласно которому мы можем установить либо положение частицы, либо ее скорость, но не можем определить и то, и другое одновременно) или тот прискорбный факт, что большая часть Вселенной состоит из темной энергии и темной материи, о которых мы никогда и ничего узнать не сможем.
«Может ли Бог сотворить камень, который сам не сможет поднять? Если может — то он не всемогущ, если не может — тоже не всемогущ»
Может ли Бог сотворить камень, который сам не сможет поднять? Если может — то он не всемогущ, если не может — тоже не всемогущ. Значит ли это, что всемогущего существа в природе не имеется? Наилучший из существующих многочисленных ответов парадоксален: захочет — сотворит, не захочет — не сотворит, а вообще‑то это не нашего ума дело. Правда, такой подход всегда был отвратителен сознанию мыслящего homo sapiens, склонного верить не в сомнительного и непонятного Бога, а в нерушимую силу собственного интеллекта. В сегодняшнем мире, в атмосфере всеобщего смягчения нравов, предполагаю, такие вольнодумцы даже составляют более значительную часть населения, чем в минувшие века, поскольку их, в общем‑то, перестали забивать камнями и сжигать на городских площадях.
Оставим в стороне вопрос об определении термина «отцовство», который наш оппонент толкует, на мой взгляд, слишком буквально. Заметим только, что это понятие, безусловно, шире, чем биологическое родство. Приемные дети любят отца не меньше, чем родные, и совершенно равны им в юридических правах. Приснопамятный Буратино, явно не обладавший хромосомами папы Карло, тоже относился к нему как к родному.
Не будем долго размышлять и над определением слова «человек». Двуногое без перьев? А как же безногий индеец с головным убором из перьев попугая? Мыслящий тростник? Но слабоумный тоже считается человеком. Мне представляется, что отсутствие или присутствие злосчастной хромосомы не определяет, человек ты или нет.
Не исключаю, что Господь снабдил своего Сына, скажем, хромосомой Адама. Или устроил все так, что никакой хромосомы ему вообще не требовалось. Словом, по своему разумению, которое не меньше отличается от нашего, чем интеллект Махатмы Ганди — от интеллекта креветки. «И умер Сын Божий; это вполне достоверно, ибо ни с чем не сообразно. И после погребения воскрес; это несомненно, ибо невозможно». Для верующего правота на стороне Тертуллиана, для гордого человека — на стороне логики. Лично мне как‑то ближе первое. В ином случае жизнь была бы нестерпимо скучным и тривиальным явлением.
Сергій Жадан (Харків), поет, прозаїк, публіцист, лауреат міжнародного фестивалю поезії «Київські Лаври» та багатьох літературних премій.
Бог Отець
В тексті Олексія Цвєткова я зачепився за фразу: «…метафора — вещь маловещественная, отцы церкви наверняка имели в виду буквальную сыновность, хотя сейчас лень искать цитаты». Ну, нічого собі, подумалось, як зневажливо (чи легковажно) поет говорить про метафору. Але навіть якби це говорив і не поет — все одно доволі легковажно й невиправдано жорстко стосовно метафори. Тим більше — в контексті віри. Віра сама по собі є метафорою. Як означити віру? Як цілковите прийняття певного набору знаків та одкровень, як узгодженість із певними настановами та догмами? Але що таке прийняття, що таке узгодженість? Метафори. Ми живемо в світі писаних текстів, відчитувати які можна в тисячу способів, і всі наші знання залежні виключно від цих текстів, і всі наші уявлення формуються виключно ними, і всі наші сумніви теж, як це не смішно, походять саме з них. І тому відмовляти вірі в метафоричності — щонайменше сумнівно. Адже «буквальна синовність» — теж метафора, як не крути. Я вже не говорю про термін «батьки церкви». Трактувати релігійність в термінології атеїзму, як на мене, так само немає сенсу, як і трактувати атеїзм в термінології «батьків церкви». Очевидно, якщо ти людина церковна, тебе в останню чергу будуть цікавити хромосоми Спасителя. Тим більше, якщо ти войовничий атеїст. Десь поміж цими двома паралельними вимірами мала б знаходитись поезія, котра узгоджувала б усі спірні та сумнівні питання Господньої генеалогії саме за допомогою метафор та внутрішньої ритміки. Проте ось Олексій намагається розглядати ці питання з точки зору буквальності, й усе це відразу втрачає сенс — навряд чи для мирян природа Христа складається з хромосом. Навряд чи атеїсти переглянуть свої погляди на основи світобудови, роз’ясни їм хто-небудь ситуацію з Ісусовим батьківством. Мені загалом ця дискусія видається настільки локальною, що навіть коли припустити, що на поставлені тут питання можна отримати бодай якусь відповідь, усе одно не можна припустити, що ця відповідь бодай щось змінить. Можливо, тому (про щось подібне говорить Бахит), що є питання, відповіді на які непотрібні в принципі. Ні тим, хто вірить. Ні тим більше тим, хто не вірить. Можливо також, що причина тут в іншій цитаті з Олексія Цвєткова: «Я просто пытаюсь понять внутреннюю логику веры и, на мой взгляд, нахожу в ней нестыковку». Ну, все вірно — між логікою та вірою є нестиковка. Гадаю, Бог створив її спеціально, попередньо узгодивши цей момент із атеїстами.
«Є питання, відповіді на які непотрібні в принципі. Ні тим, хто вірить. Ні тим більше тим, хто не вірить»
Борис Херсонский (Одесса), поэт, переводчик, завкафедрой клинической психологии Одесского национального университета, лауреат премии «Antologia», международного фестиваля поэзии «Київські Лаври» и др.
Царство внутри нас
Во дни моей молодости было небезопасно признаваться в своей религиозности в официальной ситуации. Зато в неофициальной обстановке говорить об этом можно было свободно и спокойно. Сейчас все наоборот. Каждый раз, когда мне приходится отвечать на вопрос о вере в дружеском кругу, я чувствую некоторое неудобство. А вот в официальной обстановке — хоть в телеинтервью, хоть на ученом совете — можно говорить спокойно и даже — с достоинством. Потому‑то, возможно, и неловко — в кругу друзей. Религиозность становится официозом, а не частным делом. Все же, если уж зашла речь о Боге, то — да, я остаюсь верующим человеком, а Церковь и все, что с ней связано — богослужение, религиозное искусство остается важной частью моей жизни. Видать, «темный» я человек.
Мне было лет семнадцать, когда я понял, что предлагаемая нам, студентам, на семинарах по марксистской философии картина мира абсурдна. Представить себе мир без единого организующего начала, мир, лишенный Духа, я просто не мог. И быть равнодушным к Тому, кто создал мир, для меня тоже было невозможно… Путь мой был сложен.
Я вырос в еврейской семье, абсолютно лишенной какой‑либо религиозной и национальной традиции. Мир моих увлечений был в то время полностью завязан на русской культуре — я любил русскую поэзию, в том числе и поэзию восемнадцатого века, читал переложения псалмов и оды Ломоносова, оду «Бог» Державина знал и знаю наизусть. Духовные композиторы — Бортнянский, Березовский, Ведель, Дехтярев — были моими любимыми после Баха. «Всенощная» Рахманинова произвела на меня огромное впечатление. Русская иконопись также находилась (да и находится) в самом центре моих увлечений. Куда же мне было идти, как не в русскую православную Церковь?
Евангелие я прочел в те же годы, легко и естественно принял его. Читал я и атеистическую литературу, и то отвращение, которое я испытал при этом, лишь помогло мне выбрать путь.
К еврейской традиции я начал проявлять интерес гораздо позднее, сегодня я много о ней знаю. И все же сердце мое принадлежит русской христианской культуре. Хотя и напряжение веры, восторженное отношение к Церкви, слепота в отношении очевидного несоответствия некоторых реалий церковной жизни идеалам христианства — давно позади. Иногда мне жаль прошлой моей слепоты… Но жизнь не оставила мне шансов.
«В природе поэзии заложена ересь — именно потому, что лучшие религиозные стихи выходят далеко за пределы догматики»
Коль скоро мы говорим о Боге и поэзии, я рискну ввести новое (возможно) понятие. Говорят ведь «философский Бог», имея в виду Мировой Разум или Перводвигатель Аристотеля. Почему бы мне не поговорить о «поэтическом Боге», Боге, присутствующем в стихах практически всех крупных поэтов, даже тех, которые декларировали свой атеизм. О Боге, почти во всем противостоящем, противоположном Богу философскому. Боге личном и Боге-личности, Боге-вдохновителе и собеседнике, субъекте напряженного диалога, порой весьма далекого от официального благочестия? Я когда‑то писал о том, что в природе поэзии заложена ересь — именно потому, что лучшие религиозные стихи выходят далеко за пределы догматики, они полны дерзновения и гнева, любви и ужаса. Не случайно одному из лучших христианских поэтов древности — Иоанну Дамаскину духовник запретил стихосложение. И лишь по указанию свыше отменил свой запрет.
Иоанн Дамскин подчинился запрету, но это послушание так нетипично для всегда бунтующего сердца поэта! По счастью, никогда и никто не налагал на меня такого запрета. Боюсь, что я не смог бы подчиниться ему. Иногда задаю себе вопрос — а если под угрозой отлучения? И, увы, должен честно признаться — и под угрозой отлучения. Из всех детей Божьих поэты самый непослушный и капризный народ. Хотелось бы верить, что наше непослушание не слишком прогневает Отца небесного. Но поэт, как Иов, внутренне готов принять осуждение и гнев.
Любое внешнее принуждение вызывает отторжение у подлинного поэта, он во власти принуждения внутреннего. Он гражданин Царствия, которое находится внутри него самого. Иногда это послушание внутреннему принуждению производит впечатление бесконечного эгоизма. Но подлинный эгоизм проявляется в накоплении и эксплуатации — материальной и эмоциональной, в обрыве связей с другими людьми и, прежде всего, в обрыве связи с Божеством. Эгоизм, подталкивающий поэта к гибели, требующий отречения от общепринятых стереотипов поведения — это трагический эгоизм. Это попытка подчинения внутреннему Imago Dei. Всегда — несовершенная и незавершенная. Но не сказать, чтобы вовсе безуспешная.