Игорь Панасов — не последний человек в украинской журналистике. Да ему вообще не интересны места условных пьедесталов, он делает то, что должен. Сегодня он пишет на своем ресурсе Karabas Live. Об этом, прошлом и будущем, жизни и смерти, а также о многом другом и поговорили мы с ним.
ШО Игорь, насколько журналистика для тебя спасение или насколько проклятие?
— Однозначно спасение. В моем характере заложена острая потребность быть полезным другим. Природа не наделила меня талантом создавать что-то предметное, и руки у меня растут известно из какого места. Поэтому единственное поле приложения, которое я для себя вижу, — информация, слово, эстетика. Работа, которая поможет людям узнать что-то новое, познакомиться с чьим-то мнением, восхититься прекрасным и ужаснуться кошмарному.
Для меня слово «медиа» имеет внятное содержание. Журналист — это медиум, он принимает на себя поток информации, перерабатывает его, проживает, а потом отдает в реформированном виде людям. Это крайне важная работа в мире, где ежедневная реальность — инфопередозировка. Журналист может помочь своей аудитории сэкономить время, сфокусироваться на важном, ярком, увлекательном, подбросить свежую пищу для мозгов и сердца. Я верю в высокую ценность этой профессии, стараюсь передать это ощущение и полученный за 19 лет опыт и знания на своем курсе лекций «50 принципов журналистики».
ШО Вспоминая начало своего пути, что бы ты изменил? И начал бы ты сейчас это все?
— Не думаю, что у меня был выбор. Это я понимаю сейчас, оглядываясь назад. Когда мне было 13–14 лет, моя мама, смотря новости по ТВ, говорила: «Смотри, сынок, как хорошо быть журналистом. Всегда в красивом костюме и галстуке, ездишь по миру, общаешься со знаменитыми людьми». Меня это бесило, конечно. Собственно, как и сейчас огорчает отношение к профессии журналиста как к возможности не стоять у станка или мести двор.
Так вот, меня бесило, но в 16 лет, в последнем классе школы, я интересовался, как поступить в один из университетов на журналистику. И это было без давления со стороны мамы. Просто к тому времени мои интересы из технических переметнулись к гуманитарным, я читал книги тоннами и хотел в будущем работу, связанную со словом. Но не сложилось. Там было три конкурса, а потом экзамены, и я понял, что не потяну. У меня даже не было ни одной публикации, а их надо было иметь по условиям поступления не меньше пяти.
Я пошел на филологию, а через год после университета меня занесло на радио, потом в теленовости, в газету — волны жизни сами толкали меня. В какой-то момент я понял, что это именно то, что мне нужно.
«В Украине под культурой по-прежнему принято понимать спектакли, выставки и концерты. И это беда. Потому что все эти формы — лишь оболочка для потенции духа, которая содержится в обществе»
ШО Когда ты слышишь слово «культура» сегодня, не передергивает ли тебя? Разве этот термин не заезжен до мозолей? Как и культурная журналистика?
— Смотря из чьих уст оно звучит. Если его произносит Мирослав Попович или Ярослав Грицак, меня не передергивает. А когда его вспоминают некоторые бизнесмены и политики, у которых при этом в глазах тоска зеленая, это неприятно. Слово «культура», конечно, изрядно заезжено, но не более, чем «потолок» или «обувь». Дело не в частоте пользования словом, а в коннотациях, которые за ним стоят.
Культурная сфера на территории, которая когда-то называлась СССР, совсем недавно пережила период ментального рабства. Эстетика на государственном уровне была поставлена на колени и служила определенной идеологии. Это жесткий опыт несвободы. Десятилетия жизни под таким контролем не могут пройти бесследно, и мы расхлебываем это по сей день. Психологические коды передаются от поколения к поколению. Я смотрю на журналистов, которые лет на 15 моложе меня, и не понимаю, откуда в них эти клише и канцелярские формулы, как в газете «Правда» 1983 года. Даже во мне этого меньше. Наверно, потому, что годы своего подросткового формирования я прожил в Германии, а не в СССР — так вышло.
Далее. В Украине под культурой по-прежнему принято понимать спектакли, выставки и концерты. И это беда. Потому что все эти формы — лишь оболочка для потенции духа, которая содержится в обществе. Как и многие другие — общение между людьми, их отношение к деньгам, восприятие истории и т. д. От того, порядочный человек перед тобой или кидала, зависит результат любого процесса. Культура — это начинка политики, экономики, социальных движений. Но да, когда используешь это слово в таком значении (а не «зерновая культура», например), начинает пахнуть плесенью. Поэтому я стараюсь им пользоваться только в крайних случаях. Суть важнее слов.
Что касается культурной журналистики, для меня это чисто техническое обозначение людей, которые пишут об искусстве и смежных с ним вещах. Хотя проблемы тут те же, что и с культурой. До сих пор львиная доля людей в этой сфере — любители кино и музыки, которые не умеют и часто не хотят учиться работать с информацией. И это не зависит от их возраста и срока пребывания в профессии. Для меня, например, в словосочетании «музыкальная журналистика» главное слово «журналистика», но занимаются ею в Украине, в основном, пока что меломаны и музыканты, которые находят на это время. Но лишь журналист понимает, как найти подход к читателю. А меломан живет в мире своей любимой музыки. Это разные методы мышления. Хотя это не отменяет того, что музыкальный журналист должен быть и меломаном. Иначе он не будет гореть.
ШО Насколько важна монетизация журналистской деятельности для тебя и для пишущего человека вообще?
— Как для журналиста она для меня предельно важна. Как минимум потому, что я до сих пор живу в съемной квартире, и меня это не устраивает. Это любимая работа, чьей неотъемлемой частью являются деньги, которые она приносит.
Если брать шире и говорить о монетизации медиапроектов, то это тоже важно. Если твое издание способно себя прокормить, это дает свободу от капризов инвестора, дарит чувство самодостаточности. Позволяет думать о развитии и экспериментах. Тут можно поймать меня на слове и поднять тему зависимости от рекламодателей. Это тонкий момент, действительно.
Но я верю в то, что СМИ, которое с помощью упорного труда нашло дорогу к сердцу своего читателя и собрало ощутимую аудиторию, обладает немалой свободой. Так как именно оно владеет вниманием своих приверженцев, интересных рекламодателям.
Что касается монетизации писательского труда как такового, то это личное дело каждого. У меня в компьютере лежат написанные мною роман, сборник рассказов и киносценарий, но я не страдаю от того, что это не принесло мне ни копейки. Если суждено, и это монетизируется когда-то.
ШО Часто ли ты тратишь время на подробный анализ тех людей, которые тебе откровенно не интересны? Но они часть массового коллективного бессознательного явления.
— На анализ тех, кто меня не заинтересовал, я трачу время только на стадии знакомства с их личностью и творчеством. Но я трачу немало времени на анализ людей, чья выдающаяся деятельность выходит за пределы моего представления о хорошем вкусе. Масскульт — это в основном жвачка, и мне надо понимать, как она устроена на клеточном уровне. Только тогда я смогу объяснить себе и другим феномен воздействия этого продукта на общество. Именно культурные продукты широкого потребления наполняют пространство, в которое мы намеренно или вынужденно окунаемся, выходя из дома. Как журналист я обязан понимать, что носится в воздухе, которым мы все дышим. И писать о том, как сделать его более свежим.
Один из пробелов украинской журналистики — она не занимается поп-героями всерьез. Десятки изданий пишут о том, какого размера трусы у певицы N и кого обнимал на вечеринке певец X, какого цвета у них в доме обои и какая марка машины, но всем в целом плевать, что у них в голове и в сердце. А ведь эти люди владеют умами и вниманием миллионов украинцев. Я хочу знать, из какого теста они сделаны, чтобы больше понимать социум, в котором я живу, и рассказывать об этом читателям. Именно поэтому Karabas Live, который я возглавляю, пишет об Олеге Виннике, Оле Поляковой и Максе Барских.
ШО Случается ли так, что во время интервью и бесед ты испытывает физиологическую неприязнь и брезгливость к собеседнику? Часто ли хочется встать и уйти?
— Физиологическая неприязнь и брезгливость — это непрофессионально. Я с пониманием отношусь, когда журналист из нашей редакции говорит мне, что ему не хотелось бы общаться с кем-то из героев. Тогда я перепоручаю работу другому человеку или берусь за нее сам. Но если ты согласился выполнить задание и пошел общаться, а неприязнь мешает тебе качественно построить беседу, то грош тебе цена. Учись владеть собой.
Желание встать и уйти у меня иногда возникало в начале моей журналистской деятельности. Помню, как был разочарован общением с Ларисой Долиной, которую всегда ценил (и ценю до сих пор) за умение отменно петь джаз. Она, отвечая на мои вопросы, транслировала адские банальности. Да, я хотел встать и уйти. Но не встал и не ушел. И правильно.
Мало того, я уверен, что общение с людьми, которые тебе неприятны, очень полезно для профессионального и личностного роста. Я считаю, что брезгливость — это форма страха, а любое отважное приближение к своим персональным чудовищам дает новый опыт бесстрашия.
ШО Ты много времени тратишь на социальные сети. Это условие времени или его приговор журналистике, которая сегодня беспомощна без интернета?
— Я пишу в среднем один пост и пару-тройку комментариев в день. Для меня это немного, я дорожу своим временем. Социальные сети — это территория безответственности, и множество людей пользуются этой прекрасной возможностью засорять эфир. Мне с ними не по пути. Поэтому я пропускаю мимо все комментарии в жанре «белого шума» и реагирую только на благодарности, прямые вопросы, поставленные мне, и обвинения в адрес мой лично или издания, которое я возглавляю.
Для меня соцсети — обязательное для жизни пространство, где я получаю фидбэк на свою профессиональную деятельность и делюсь с людьми мыслями / идеями, которые, смею надеяться, небесполезны для них. И вообще было бы странно, если бы главред такого молодого издания, как Karabas Live, не ценил возможности соцсетей. Мы же не в киоске «Союзпечать» продаем статьи, 53% наших читателей на сегодня приходят к нам из соцсетей.
ШО Что для тебя критика как явление? Какую критику ты готов слушать, а какую пропускать мимо ушей?
— Критика — один главных катализаторов роста и совершенствования. Лично я готов читать и слушать любые вменяемые замечания относительно ошибок, которые совершаю я и журналисты моей команды. У меня нет иллюзий относительно себя, и благодаря этому я знаю профессию журналиста куда лучше, чем десять лет назад. Так что мои нижайшие поклоны всем, кто подскажет и внятно, не унижая меня, объяснит, где я облажался.
Пару слов о моем видении ситуации с музыкальной критикой в Украине. Я нередко сталкиваюсь с мнением, что она очень нужна. Но я не верю в то, что это так. Я не вижу спроса на критику, я вижу спрос на срач и ублажение музыкантов. В моем понимании критика артистов — это определение их сильных и слабых мест. Хотим мы этого или нет, мир музыки состоит из полутонов, а не из сплошного черного и белого. Кто-то лучше общается с публикой, кто-то лучше владеет инструментами, кто-то пишет пронзительные тексты песен. Кто-то лучше звучит в студии, а кто-то — на сцене. Но когда мы на Karabas Live начинаем раскладывать пасьянс, анализируя какого-то героя, самые популярные реакции — «лижете задницу» и «выполняете чей-то заказ мочить». В зависимости от своего вкуса и точки сидения в реальности, читатель возмущен либо сахарными абзацами, либо саркастическими репликами. Сводить одно с другим людям, как правило, лень. Или они сознательно этого не хотят делать.
Я считаю, что реальный запрос на критику возникнет тогда, когда появится пространство для ее жизни — дискуссионные клубы, теле- и радиопрограммы соответствующих обстоятельных форматов. На сегодня, увы, все разговоры о том, что хорошо и плохо, лежат в плоскости тех же соцсетей. А это, как я уже говорил, территория безответственности. Печальный замкнутый круг. Но он будет прорван, я уверен.
«Масскульт — это в основном жвачка, и мне надо понимать, как она устроена на клеточном уровне. Только тогда я смогу объяснить себе и другим феномен воздействия этого продукта на общество»
ШО Украина сегодня, как и три года назад, находится в состоянии войны и агрессии извне. Как это отразилось на твоей прямой деятельности?
— Я хоть и не родился в Донецке, но 11 лет прожил там. В этом городе остались мои друзья. Моя мама живет в Бахмуте, в 30 километрах от линии фронта. У меня нет шансов быть равнодушным, даже если бы я очень захотел. Разумеется, это сильно сказывается на моей жизни и журналистской работе.
Я не пишу аналитических статей о политике и не делаю репортажей с фронта. Но я отлично понимаю, что война идет не только на востоке страны, но и в головах / сердцах миллионов украинцев. Это война между уютной мертвечиной советского прошлого и робким зеленым ростком нашего будущего. Музыка, особенно мейнстрим, очень контрастно проявляет эту смену эпох. Оля Полякова, LOBODA, Макс Барских, Олег Винник и так далее — исполнители, которые эксплуатируют формулы, созданные еще в 1980‑е группами «Ласковый май» и «Мираж». MONATIK, ONUKA, Джамала, Иван Дорн и артисты его лейбла Masterskaya — это волна новой жизни звуков, которая еще не захлестнула массовую аудиторию, но постепенно подбирается к ней, влияя на молодое поколение.
Я считаю убогими тех, кто всерьез говорит: «Надо собрать всех эстрадных звезд во Дворце „Украина“ и сжечь их там». Сжигать кого бы то ни было — фашизм. Но живой пульс будущего я слышу в альбоме группы YUKO, а не в альбоме певицы Alyosha. И поскольку мне крайне неуютно в кабаке, где играет «Мираж», я буду всем своим нутром голосовать за ту искренность и чистоту, которую я нахожу в таких украинских артистах, как Vivienne Mort, Tik Tu, [O], Ivan NAVI и многих других. Я мог бы еще несколько часов рассказывать, как я себя веду в этой войне, но, боюсь, объема журнала «ШО» не хватит на все мои откровения.
ШО Тема концертов в России: часто ли ты пытался и пытаешься оправдать перед нападками социума тех, кто с вполне конкретными финансовыми интересами едет на гастроли туда?
— В оценке любых событий и людей я отталкиваюсь от двух вещей — закона официального и морального закона внутри меня. Четкого и внятного мнения украинского государства о поездках наших артистов в Россию начиная с весны 2014 года, увы, не существует (например, СБУ ничего внятного на вопросы Karabas Live не смогло ответить). Моральный закон внутри меня говорит о следующем: 1) оценивай сказанные слова, а не молчание; 2) внимательно прислушивайся к тому, чем наполнено творчество украинца, который гастролирует в России. Очевидно, что любая поездка украинского артиста в Россию — финансовый интерес в том числе. Но я не Бог, чтобы утверждать, что в этом нет также чисто творческой миссии.
Я был оскорблен интервью Ивана Дорна Юрию Дудю и не поддержал травлю Сергея Бабкина. Оба гастролировали в России, но первый нес чушь, отвечая на вопросы, которые касались жизни и смерти, а второй молчал о том, что ему сложно объяснить словами, поскольку он общается с миром с помощью музыки. Для меня песня «Твоя воля» из прошлогоднего альбома Бабкина говорит больше о его переживании настоящего момента, чем любые его заявления по поводу действий Кремля и войны на востоке. У Дорна таких песен нет. Поэтому для меня молчание Сергея ближе, чем слова Ивана.
ШО Насколько ты воспринимаешь жизнь всерьез? Насколько ты с ней заигрываешь, и как она поддается?
— Это убийственный вопрос, отвечая на который, Лев Толстой написал 90 томов, а Иван Франко — примерно столько же. Конечно, я воспринимаю жизнь предельно всерьез. Конечно, я с ней заигрываю. Гармония отношений со Вселенной в моем понимании лежит где-то посередине между этими двумя реакциями / действиями. Чем серьезнее я отношусь к происходящему, тем больше подсказок извне мне приходит о том, что жизнь — игра. Чем легкомысленнее я настроен по отношению к происходящему, тем скорее постучат сверху и сообщат, что мы тут не шутки шутить собрались.
Я стараюсь искать золотую середину, когда мои глаза открыты для объективности мира и при этом не задушено мое субъективное право видеть все через призму индивидуального. Это практически непосильная задача, но я стараюсь.
ШО Сегодня в нашей жизни очень много смерти, она стала обыденностью, изменилось ли лично у тебя отношение к ней?
— В моей жизни предостаточно смерти с 14 лет, когда я остро и всепоглощающе пережил уход любимого человека — моей бабушки. Я шел по проезжей части города районного значения за катафалком и рыдал так, что мои всхлипы заглушали в моих же ушах адажио Томазо Альбинони. С тех пор память о конечности жизни — моя повседневность. Я очень чуток к любым печальным, депрессивным, траурным нотам. И с целю найти упомянутую выше гармонию я в то же время особенно тщательно прислушиваюсь к нотам радостным, восхищенным, восторженным. Но впускаю внутрь только искренние порывы. Мне слишком не по себе от фальши.
«Я не вижу спроса на критику, я вижу спрос на срач и ублажение музыкантов»
В то же время я понимаю, что для миллионов украинцев, от которых смерть ментально находилась на большей дистанции, чем от меня, война и все, что она несет с собой, — шок 255‑го уровня. Я откликаюсь на эти переживания. Конечно, одно дело, когда люди умирают от болезней и старости, и совсем другое, когда их жизнь забирают пули и осколки. Чего уж там скрывать, для меня это тоже новый опыт.
ШО Часто ли опускаются руки и хочется поставить точку в деятельности? Что спасает в эти моменты?
— Об этом не знает ни один человек в мире, но тебе я признаюсь: летом 2016‑го, в последние дни пребывания в Cultprostir и перед стартом проекта Karabas Live я был на грани того, чтобы бросить журналистику и уехать из Киева в никуда. Моя моральная и физическая усталость были на таком уровне, что я не понимал, где мне искать ресурс, чтобы продолжать. Запуск Karabas Live я начал на автопилоте — спасибо основателю компании Karabas.com Максиму Плахтию, он вдохновил меня на новый проект. Но я не знаю, что было бы дальше, если бы после этого я не встретил любовь всей своей жизни. Собственно, это и есть ответ на вопрос, что спасает.
«ШО» о собеседнике
Игорь Панасов — музыкальный критик, журналист. С осени 2016 года — создатель и главный редактор ресурса KARABAS LIVE. В прошлом — шеф-редактор интернет-издания cultprostir.ua, редактор журнала «Esquire Украина», обозреватель журнала «Фокус» и портала liga.net. Создатель временно замороженного проекта kefeer.com.ua («Крутой эфир»). Автор книги «Энциклопедия заблуждений. Наши звезды» (2004), 14 выпусков из серии «Любимое кино» (советская киноклассика в формате «книга + DVD»), более 500 интервью, сотен репортажей и тысяч музыкальных рецензий. Автор курса из шести лекций «50 принципов журналистики». Образование — филологическое. Увлекается большим теннисом и дартсом. Девиз: «Делай что должeн, и будь что будет».