В романе «Восемь гор» итальянца Паоло Коньетти влюбленный в горы отец настойчиво приучает к альпийским прогулкам сына. Мальчик послушно следует отцовым наставлениям, таскается с ним по горным тропам, старается не подавать виду, когда паршиво себя чувствует, хотя такое случается нередко. Взрослея, он наконец-то признается себе, что все эти восхождения сидят у него в печенках.
Через много лет, когда отца уже давно нет в живых, сын обнаруживает, что его любимым занятием стали горные путешествия. Что теперь он упрямо карабкается вверх не то что в домашних Альпах, но и в запредельных Гималаях. Что программа, заложенная в него отцом четверть века назад, хоть и с задержкой, но начала выполняться — словно вопреки его собственной воле.
Интересная штука наследственность. Как-то странно она работает.
Мой отец был аккуратистом и педантом. Дома у нас царили чистота и порядок, которые мы с матерью вяло и безуспешно пытались нарушать. Я кое-как отыгрывался на отведенных мне ящиках стола и шкафа — там обычно все было набросано, перепутано и перемешано, но в открытом взгляду пространстве ни одна шмоточка или книжечка не висела, не стояла и не лежала там, где ей не было положено висеть, стоять и лежать.
«Каждая вещь должна знать свое место!» — любил говорить отец. На моей памяти он произнес эту сакраментальную фразу добрую сотню раз. Она раздражала меня приблизительно так же, как гневный риторический вопрос: «Ты отдаешь себе отчет?», который отец задавал мне, когда я делал что-то не т о. Надо сказать, в свои отроческие годы я постоянно делал что-то не то и отчета себе упорно не отдавал.
Через много лет, когда мне наконец-то привалило счастье жить в собственной квартире, я с удивлением заметил, что все мои шмоточки и книжечки определены строго по полочкам, причем шмоточки разложены ровными стопками, а книжечки расставлены в алфавитном порядке. Вилочки и ложечки в кухонной сушилке были четко распределены по разным отделениям. Каждая вещь знала свое место и чуть ли не орала, если ее забывали туда поместить. Уровня отцовской аккуратности я, правда, не достиг, вытирать пыль раз в два дня мне в голову не приходит, но по части педантизма нынешний я тогдашнего отца, пожалуй что обошел.
Думаете, это единственная отцовская черта, которая передалась мне вопреки и невзирая на? Черта с два!
Еще более неприятным занятием, чем уборка вещей на места, которые они должны были знать, в подростковом возрасте для меня оказывался поход с отцом на рынок. Там отец принимался с упоением торговаться: шутил, балагурил, разыгрывал сценки и в конце концов выцыганивал несчастные пять или десять копеек с покупки. Меня охватывал жгучий стыд. Я отходил от отца подальше и думал о том, как отвратительно быть таким нелепым и мелочным.
Через много лет, когда мне самому пришлось ходить на базар, я с ужасом обнаружил, что веду себя точно так же, как отец. И в то же время понял, что несчастные копейки, которые берегли несчастный рубль, являлись не целью, а средством, что для отца в торговле главным был не результат, а процесс. Разговоры с рыночными тетками, как на подбор колоритными и языкатыми, ему, человеку общительному и веселому, доставляли чистое удовольствие.
Мой взрослый сын живет в Канаде. На днях мы созвонились по скайпу, и когда включилась картинка, я аж вздрогнул. Сын отрастил бородку такой же формы, как у меня, обзавелся очками в оправе, похожей на мою, и я смотрел на монитор, словно в зеркало.
Ну да ладно, внешность это такое. То ли дело привычки и черты характера. Когда моя мама гостевала у моего сына, ее восхитили его аккуратность и педантизм. «Представляешь, — ахала мама, — у него все вилочки и ложечки в кухонной сушилке строго распределены по разным отделениям, точь-в-точь как у тебя!» Тут надо иметь в виду, что в одной квартире мы с сыном практически не жили и его воспитанием мне заниматься не довелось.
Интересная штука наследственность. Как-то странно она работает, но спасибо и на том.