Максим Матковский. Любитель денег, славы и женщин

Максим Матковский — о целовании уродливого бабушкиного мизинца, плясках чертей в аду Нивок, готовности печататься хоть на Марсе и необходимости время от времени давать тапком по морде Маленькому принцу.

ШО Как и когда тебе взбрело в голову стать писателем?
— Думаю, это все из-за Чернобыля. Когда произошла катастрофа, родители отправили меня к старикам в южную провинцию Тирасполь. Там я по большей части сидел дома, из развлечений — телевизор, радиоточка и книги. Телевизор постоянно ломался, долго его смотреть запрещали, да и показывали там самое интересное только после полуночи, если вы понимаете. Прекрасна была радиоточка: ложишься на кровать, включаешь радиоточку, где-то поет голубь… о чем он поет, черт его знает… грустная песня или веселая? Все это может существовать без тебя — и радиоточка, и голубь, и комната. С тех пор каждое лето и даже зимние каникулы я проводил у стариков, соседские мальчишки представлялись мне монстрами: казалось, стоит с ними заговорить — и они продадут тебя в рабство рогатым карликам или людоедам. Где-то к девяти годам я научился получать удовольствие от чтения, и это было прекрасно. А потом у меня появился чудный блокнот в твердом переплете, который я начал заполнять каракулями.

«Изначально стиль романа был самым обычным, серым, так мог бы написать кто угодно. Но в процессе работы, где-то на середине, я понял, что у книги свой голос»

ШО Любил ли ты пугать девочек в детских лагерях страшными историями про черную руку и гроб на колесиках?
— Да, мои истории обычно начинались так: у бабушки из соседнего подъезда на левой руке было два мизинца, по ночам ее рука отсоединялась от туловища и заползала в кроватки к детям. Рука заставляла целовать детей уродливый мизинец, а если те отказывались — то душила их… И тому подобное, пока самому не становилось страшно.
А она такая красивая с длинными светлыми волосами и большими, не то зелеными, не то серыми глазами спрашивает: «Правда? Правда? Не может быть!»

ШО Ты действительно поступил в институт в 15 лет? Был вундеркиндом?
— Да, поступал без паспорта, со свидетельством о рождении. Так произошло, потому что родители отдали меня на обучение в школу-интернат на год раньше обычного. В школе учился крайне посредственно, не считая зарубежной литературы. Четверка, например, по физике представлялась мне божественным чудом.

ШО В последние несколько лет ты завоевал призовые места и дипломы на куче писательских конкурсов. Тщеславен, любишь награды?
— Безусловно. Обожаю награды, дипломы, деньги, женщин, славу, пиво и другие проблемы.

ШО Как возник специфический стиль «Секретного моря»? Кто на тебя повлиял?
— Изначально стиль романа был самым обычным, серым, так мог бы написать кто угодно. Но в процессе работы, где-то на середине, я понял, что у книги свой голос. А что если написать весь роман верлибром? Я решился на языковой эксперимент. Случайно мне попался верлибр, который я сочинил года три назад: «Мастера Даоса тебе не помогут, / мудрецы, математики здесь бессильны, / ничто не заткнет дыру в груди, / дыру с космос размером, вы таких дыр не видели, / паршивое гнусное место. / И совсем нет выхода из лабиринта, подумал Антон, / и еще раз крикнул на весь ювелирный: / У меня пушка, всем лежать смирно!» и т. д. Я попробовал отработать весь роман в подобном стиле, хотя издательство не все позволило, поменяло во многих случаях слова местами, лишив текст поэтичности.
Этот голос, как справедливо отметили российские критики, также возник из пособий русского языка для иностранцев. Я думаю, это идеальное чтиво для иностранных студентов, изучающих русский. И удобная книга для переводчика. К чему и стремился.

ШО Ты говорил, что роман сильно отклонился от первоначального замысла. Можешь рассказать об этом подробнее?
— Да, изначально я писал роман о частном детективе, которому предложили разобраться со всякой нечистью в Киеве: с колдунами, привидениями, болтливыми бабенками, молчаливыми гномами. Где-то на середине детектив попал в общежитие швейной фабрики, где белье убивало людей, и застрял там среди обитателей общежития, застрял так надолго, что люди общежития затмили его, вытеснили из текста. Да и весь Киев вытеснили. Пришлось переписывать роман в другом стиле, от первоначальной рукописи практически ничего не осталось. Жалеть не жалею, ведь книга уже вышла, а значит, все получилось.

ШО Ты не думал, что после «Секретного моря» тебе трудно будет писать в другой манере?
— Действительно, манера оказалась очень заразительной, я долго вылезал из этого болота с помощью короткой прозы, стихов и неписания. Но я благодарен этой книге, она помогла отстраниться от моего предыдущего автобиографического романа «Попугай в медвежьей берлоге». Я понял, что могу писать не только про себя, но и про других. Для молодого автора важно отойти от личного опыта, научиться писать не от первого лица. Скажем так, «Секретное море» послало меня в продолжительный нокдаун, но я из него выбрался и обрел нового героя из цикла рассказов «Пиво, женщины и другие проблемы».

«Если бы Земля воевала с Марсом, и зеленые человечки предложили бы мне напечататься на Марсе, я бы с радостью согласился»

ШО Нужно ли тебе зайти во внутренний тупик, чтобы сделать из этого прозу, или текст рождается без мучений, естественным образом?
— Вот какое условие я себе ставил при написании романа: главное — получать удовольствие от процесса. Пальцы должны бить по клавиатуре, а не нажимать. Когда получаешь удовольствие, пальцы не поспевают за голосом в голове, бегут за ним, как нищий вахлак за скоростным поездом. Писать без удовольствия, через мучения — означает для меня халтурить, издеваться не только над собой, но и над читателем. Но внутренний тупик — мучения в жизни, в быту, писательство — один из стилей борьбы с опустошением личности. Достиг внутреннего тупика — сиди себе, думай, обустраивай его, чтобы тебе было уютно, в удовольствие описывай, как до жизни такой докатился. Много юмора, много ужаса, пни скуку под зад, дай по морде тапком Маленькому принцу, чтоб он не нудил. А как надоест, надо бежать за другим материалом.

ШО Когда закрыли швейную фабрику на Нивках? А общежитие еще есть?
— В начале нулевых закрыли. Иногда я читаю в фейсбуке или слышу от туристов из стран бывшего Союза: «Боже, Киев, какой прекрасный город! Какие здесь низкие цены, чистота, добрые люди! Как уютно в этом городе, спокойно!» Может, эти дураки были в каком-то другом городе из параллельной реальности? Может, их водили по каким-то секретным местам, где я никогда не был? Хочется привезти всех этих замечательных туристов на Нивки и устроить им экскурсию по местам силы «Секретного моря», чтоб они посмотрели, как черти пляшут в аду. И еще я вот о чем задумываюсь: если люди в Киеве кажутся им добрыми, сам город — чистым, а цены — доступными, то, господи, из какой же дыры приехали эти бедолаги?!

ШО Ты несколько лет проработал на Ближнем Востоке. Что там было хорошего и что плохого? Не думаешь написать что-нибудь на тамошнем материале?
— Год я провел в Дамаске. Учился в институте. Сирия мне настолько понравилась, что я решил туда переехать, и около года проработал на гидроэлектростанции аль-Баас со специалистами из Запорожья. Мы занимались ремонтом трансформаторов. Мы были повелителями электричества. Я знал рубильник, который бы оставил без света двести тысяч человек. Потом началась война. Район, где я хотел купить квартиру, разбомбили. И много мест, где я гулял, любил и был счастливым в Сирии — их больше нет. Разбомбили.
Из хорошего: еда, люди, цены, дороги, средневековые замки, Евфрат. Из плохого: приходилось заниматься техническим переводом и практически заново учить язык, ведь технические словари — крайне неточные и написаны людьми, которые сидели в кабинетах и не стояли бок о бок со злющим инженером в засаленной майке. Первые два месяца я сидел на балконе и занимался сравнительным анализом технической документации на русском и арабском языках, чтобы хоть что-то понять. Это было утомительно. И еще — мы жили в пыльном городишке Табка на берегу Евфрата, там совсем ничего не было — от скуки на стены лезешь.
Обо всем этом я написал в своем первом романе «Попугай в медвежьей берлоге», он получил несколько международных премий. Это автобиографический роман про пришибленного переводчика, который хочет денег, славы и женщин. Много денег, много славы и самых красивых женщин. При этом он всего боится и пытается стать шпионом. Про меня. Сейчас я практически дописал вторую часть, действие там происходит в Египте. Секта похитила жену миллиардера прямо на курорте и прочее.

ШО Почему твои книги выходят в российских издательствах? Ты враг народа и предатель родины?
— Нет. Украинские издательства либо игнорируют меня, либо не подозревают о моем существовании, либо предлагают печататься за деньги, выкупать собственный тираж и прочие мерзкие вещи предлагают. Или же говорят: мы сейчас печатаем книги только на украинском языке. А я считаю писательство главным делом своей жизни. И всякий, кто будет мешать мне делать дело, станет врагом и предателем. Если бы Земля воевала с Марсом, и зеленые человечки предложили бы мне напечататься на Марсе, я бы с радостью согласился, потому что писать в стол или вовсе не писать — это и есть предательство, это и есть смерть.

ШО Каких писателей ты любишь? Каких терпеть не можешь?
— Из современников могу отметить Виталия Пуханова и роман «Колыбельная» Владимира Данихнова. Сейчас зачитываюсь Стейнбеком. Регулярно перечитываю Джона Фанте. Корагессан Бойл пишет прекрасные рассказы. Терпеть не могу нудных писателей, например, Сент-Экзюпери.

ШО Что бы ты сам себе пожелал на 50-летие?
— Не растолстеть, не облысеть, не болтать лишнего.