Самый популярный на постсоветском пространстве израильский прозаик рассказал в Киеве о праве писателя на отъявленную ложь, о любви к украинскому автору Шолом-Алейхему, о том, как его два раза чуть не убили, и о том, что хотеть за него замуж — не лучшая идея.
Когда пресс-атташе израильского посольства сообщила, что на «Книжный Арсенал» приедет Меир Шалев, и предложила мне модерировать его выступление, я не поверил своим глазам, ушам и учащенному сердцебиению. Все‑таки хороших писателей на свете много, а вот любимых — единицы. Шалев для меня как раз таков.
Это была любовь с первого романа. К ветхозаветной мощи его образов и галутной, шолом-алейхемовской иронии письма. К парадоксам его историй и чудесам, которыми они насыщены. К горячей витальности, неизменному упрямству и сильным чувствам его персонажей. К способности обходиться без сантиментов, но трогать самые потаенные глубины души.
Ваш покорный дозорный не только отмодерировал беседу с Шалевом, но и записал все, что он говорил на встрече с киевскими читателями. Представьте, что вы в помещении Арсенала, что на календаре опять 31 мая, а на часах ровно 15:00. Начинаем разговор.
О Киеве
Я приземлился буквально три часа назад, вижу, что погода здесь вполне израильская: небо голубое, солнце яркое. Меня немного поводили по городу, потыкали пальцем в разные здания; впечатлений мало, но они приятные. Конечно, я ожидал большего, думал, что в аэропорту меня будут встречать толпы поклонников с транспарантами, цветами и воздушными шариками, но что поделать, мы не всегда получаем то, чего хотим.
О «Русском романе», начинающемся фразой: «Я трахнул внучку Либерзона!»
Роман — дело долгое, свой дебютный я писал почти три года, и менял первый абзац каждые две недели. Мне все время казалось, что нужно найти что‑то более интересное, и лишь на этой фразе я наконец‑то остановился. Некоторых она шокировала, но я до сих пор считаю, что это лучшее начало романа, какое я только мог придумать.
Об американском названии романа — «Голубая гора»
Оригинальное название на иврите все‑таки «Русский роман». Важно, что в русском языке это слово имеет два значения: это и литературное произведение, и любовная история. Когда моя «русская» бабушка, идя по улице, замечала влюбленные парочки, она говорила: «У них роман», так что исходное название для меня значимо. «Голубую гору» придумали американские издатели, которые ведут себя в издательском деле приблизительно как Трамп в политике. Они немного странные и слегка туповатые — так сложилось исторически.
О сравнениях с другими писателями
Меня сравнивают с очень разными авторами, и это довольно странно, особенно когда речь идет о великих, которым я вряд ли могу соответствовать. Влияние на мое творчество оказали многие тексты — и Библия, и греческая мифология, и истории моей бабушки, которая была прекрасной рассказчицей. Если говорить о конкретных писателях, то я очень люблю Шолом-Алейхема. Ну, а второй писатель, который постоянно меня вдохновляет, это ваш соотечественник Николай Гоголь.
«У писателей есть лицензия на создание любой лжи, они вовсе не обязаны следовать фактам»
Об истории своей семьи
Это один из основных источников моего творчества. Мои дедушка и бабушка приехали с Украины, в 1921 году они основали ферму на севере Израиля, и жизнь этой фермы стала основой для многих моих романов.
О художественной правде
Дядя рассказывал, что у них на ферме была ослица, на редкость умное животное. Однажды она украла у деда ключ от сарая, выбралась из стойла, разбежалась, взмахнула своими большими ушами, взлетела и пропала из виду. Она летела долго-долго, долетела до Англии, спустилась в Букингемский дворец и попала прямо на завтрак к английскому королю Георгу V.
Я использовал эту историю в «Русском романе», и дядя, прочитав его, возмутился: «Как ты мог такое написать, это же неправда!» Я ответил: «Дядя, конечно, неправда, я понимаю, что ослы не летают, но ведь это такая красивая история!» — «Нет, — еще больше рассердился дядя, — ты наврал, что ослица летала в Лондон к английскому королю, хотя на самом деле она летала в Стамбул к турецкому султану!» Я говорю: «Дядя, какой султан в конце 1920‑х годов — в это время в Турции давно уже была республика!» «Знаешь что, — заявил дядя, — единственное, что мы в нашей семье умеем хорошо, это рассказывать истории. Так что, пожалуйста, не порть мою прекрасную историю своими скучными фактами!»
«Американские издатели ведут себя приблизительно как Трамп в политике: они немного странные и слегка туповатые»
Об особенностях своих романов
Да, большинство моих романов, шесть из восьми, — масштабные долговременные семейные саги. Но если это вас беспокоит, то хочу заверить, что книга, над которой я работаю сейчас, устроена совершенно по‑другому. Ее герой отправляется в путь, чтобы добыть подарок для человека, которого любит, а действие ограничено совсем небольшим промежутком времени.
Об удивительном эпизоде с непорочным зачатием при помощи голубиной почты в романе «Голубь и мальчик»
Как ни странно, христиане не говорили мне, что это кощунство, а медики не возмущались, что в действительности такое невозможно. Все‑таки художественная литература — это fiction, то есть фикция, выдумка. У писателей есть лицензия на создание любой лжи, они вовсе не обязаны следовать фактам. Например, в другом моем романе человек несет на спине быка, но, помилуйте, бык весит тонну, человеку его никак не поднять. Мы можем как угодно менять реальность, создавать какие угодно иллюзии, воспроизводить какие угодно фантазии. У нас есть на это право.
Об изучении израильской истории «по Шалеву»
Я все‑таки не историк, а писатель. Если вы действительно хотите узнать историю пионеров‑переселенцев, ищите ее в других источниках. Да, я основывался на воспоминаниях первопроходцев, но остальное придумывал. Да, многие меня за это критиковали, но другие говорили, что такой подход очень хорош, потому что привлекает внимание молодого поколения. В любом случае, я не стремился кого‑то в чем‑то убедить, я всего лишь пытался рассказать интересную историю.
О возможной поездке на родину предков, в Макаров Киевской области
У моей бабушки было семеро детей, сейчас в живых осталось только двое, и я думал, что если когда‑нибудь и приеду в Макаров, то вместе с ними. Честно говоря, поиск корней для меня значения не имеет, но мне бы хотелось постоять там со своими дядей и тетей, привезти их туда, где родилась их мама.
«Опыт близости смерти очень важен для писателя, он придает текстам дополнительное измерение»
Об образе симпатичного детоубийцы Зеева в романе «Вышли из леса две медведицы»
Это книга о мести, жестокой и бесчеловечной. Приступая к ней, я собрал очень много материалов, встречался с полицейскими, с агентом «Моссада», который занимался устранением, подробно выяснял, как работают снайперы. Что касается дедушки Зеева, то повествование идет от лица его внучки, которая испытывает к нему большую любовь. Я же воспринимал его как психопата, как абсолютно отрицательного персонажа, которого, слава богу, нет среди нас. Идею жестоковыйности еврейского народа я в его образ не вкладывал. С другой стороны, выписывая такого персонажа, как Зеев, я отстаивал право художника нарушать границы и испытывать читательское терпение.
О том, как чуть не погиб
Я дважды был близок к смерти. Первый раз, когда был еще ребенком: рядом со мной произошло убийство, и я до сих пор помню не только вид убийцы, но даже его запах. Второй раз, когда служил в армии: в меня попало четыре пули, но, к счастью, меня быстро эвакуировали на вертолете. Опыт близости смерти очень важен для писателя, он придает текстам дополнительное измерение. Когда я писал о Зееве и его убийствах, то вспоминал собственные истории.
О своих политических взглядах
Будучи «левым», принадлежа к израильскому политическому меньшинству, я считаю, что защищаю подлинные интересы Израиля. Когда‑то мне присылали письма с угрозами, но дальше этого дело не пошло. Да, я «левый», но мое дело правое.
«Мой отец был «правым», и то, что я стал «левым», он считал своим персональным родительским поражением»
Об особенностях израильской политической коммуникации
Те, кто находятся на противоположных краях политического спектра, друг с другом не разговаривают и рук друг другу не пожимают. Ближе к центру ситуация иная. Например, мой отец был «правым», и то, что я стал «левым», он считал своим персональным родительским поражением. Однако это нисколько не мешало нам общаться друг с другом.
Об отношениях с Амосом Озом
Я знаю его очень давно. Оз начал писать, когда ему было лет 14–15, свои первые пробы пера он приносил моему отцу, который в 1950‑е годы был очень известным в Израиле прозаиком и поэтом. Время от времени мы с Амосом видимся и сейчас.
Об украинских писателях
К сожалению, современных украинских писателей я совсем не знаю, поскольку на иврит их не переводили. Я знаком только с Андреем Курковым, потому что у нас один издатель в Германии, но на иврит он тоже не переведен, так что знать я его знаю, а вот читать — не читал. Что до украинской литературы в целом, то я могу назвать все те же любимые имена Шолом-Алейхема и Николая Гоголя.
О языке
Возрождение иврита было одной из основ нашей государственности. Я знаю, что в Украине часть населения говорит по‑украински, а часть по‑русски, но мне кажется, что рост числа украиноязычных — хороший показатель.
О российско-украинском конфликте
Конечно, я смотрю новости и знаю о российской агрессии. Буквально вчера у нас в Израиле показывали историю покушения на журналиста, который потом, так сказать, воскрес. Понятно, что трудно жить рядом с таким большим и агрессивным соседом, как Россия, но я хотел бы пожелать Украине сохранять свою идентичность и государственность. Надеюсь, рано или поздно вы сможете достичь мира.
О самом неожиданном читательском вопросе
Когда я недавно презентовал в Израиле новую книгу и дело дошло до вопросов, одна женщина встала и, пристально глядя мне в глаза, спросила: «Не хотите ли вы на мне жениться?» Я ответил, что, в общем‑то, был бы не против, но не думаю, что ей это понравится.
«ШО» о собеседнике
Меир Шалев родился в 1948 году в мошаве Нахалаль. В 18 лет был призван в Армию обороны Израиля, принимал участие в боях Шестидневной войны, был тяжело ранен. В 1969–1973 годах изучал психологию в Еврейском университете Иерусалима, в 1974–1987‑м работал радио- и телеведущим, с 1988 года посвятил себя литературе. Автор восьми романов, семи книг нон-фикшн, тринадцати книг для детей, лауреат премий Бернштейна и Бреннера. Все романы Шалева были переведены на русский Рафаилом Нудельманом и вышли в издательстве «Текст». Единственный перевод на украинский — роман «Моя росiйська бабуся та її американський пилосос» (в русской версии «Дело было так»), опубликованный в 2012 году харьковским «Фолио» — выполнен не с иврита, а с русского перевода.
