У этой группы всегда было все внешне иррационально, но внутри царила слаженность. У них менялся состав, но на качестве материала это нисколько не отражалось. Привычно и то, что часто под именем коллектива выступает его вокалист. И это не смертельно ни для творчества, ни для поклонников. В этой группе присутствует дух холодного Харькова и поэтика сурового времени с его взлетами и падениями. Мы поговорили с Олегом Кадановым о новом альбоме «Оркестра Че», концертах в Европе, России и ощущении надежды.
ШО Вы записали пятый альбом. Что это будет?
— На самом деле мы еще не полностью записали его. Сложно сказать, что это 5-й альбом, потому что мы сразу записываем 5-й и 6-й. В одном альбоме будут мои тексты, в другом — тексты Жадана из разных книг. «Вогнепальні й ножові», а также, возможно, «Життя Марії»; я в хронологии запутался, потому что Сережа иногда мне присылал тексты на почту… «вот есть свежее». Например, прислал 5 стихов — я смотрю, что-то подходит — беру в работу, но не все ребятами принимается. Проделана работа длительная и кропотливая, но интересная. Тексты у Сергея ритмичные, пружинистые, их очень легко связывать с музыкой. Последние несколько его сборников — это практически хип‑хоп-речитативы.
ШО Будут ли пересечения текстов с теми, которые он поет с «Собаки в космосе»?
— Мы планируем взять «Білі люди», которые он сделал с «Собаками». Мне не очень понравился вариант с «Собаками», потому что это веселенькое ска, а текст антироссийский и достаточно социальный. Мне кажется, что больше подошел бы гангста-рэп, но мы с ребятами еще выясняем, как лучше звучит. До конца неизвестно, будет ли он, но я надеюсь, что будет.
ШО Зазвучит ли что-то остросоциальное, как раньше?
— Уже не хочется. Проявляя свою патриотическую позицию и пытаясь что-то в этом духе написать, в итоге получаем простые грубые агитки в духе «Ляписа Трубецкого». А нам такого не хочется, потому что «Оркестр Че» никогда не писал подобное. На самом деле не все так однозначно, но в некоторых текстах проскальзывают определенные аллюзии на то, что происходит. Это не может не цеплять художника. Просто уже таких остросоциальных вещей, как, например, «Футухарирама», не будет. Может, конечно, что-то со временем появится, но то, что возникает сейчас — многослойнее. Звук в альбоме на мои тексты будет более роковый, а альбом на тексты Сергея будет электронным, с ощущением Radiohead.
ШО «Оркестр Че» когда возник — пытался влиться в общий промоушен. Сейчас вас нельзя отнести ни к шоу-бизнесу, ни к андеграунду, ни к мейнстриму. То есть вы сами по себе — поэтический музыкальный пласт. Но тебя как поэта не тошнит от положения музыки в такое фатальное время, когда все коммерческие проекты играют на патриотизме — откровенно или скрыто обманывая публику? Есть ли ощущение, что именно в данный момент это не уместно?
— Если это происходит — значит, уместно. Года три назад в тренде были определенные хипстерские вещи, гламурный успешный лоснящийся парень или девушка, которые поют о том, что все хорошо, на позитиве. Сейчас ситуация обернулась таким образом, что стало модно и в тренде петь об Украине, патриотических вещах. Но я не вижу в этом никакой попытки осмысления происходящего. Это сразу заставляет задуматься о неискренности, это как констатация наличного факта. Как мне кажется, задача искусства заключается в критическом осмыслении, в первую очередь в озвучивании определенных вопросов, даже если у тебя нет на них ответов. Хотя какой может быть ответ! У меня всегда вызывают подозрение люди, у которых есть ответы. Пока я не слышу никаких вопросов в выпускаемом продукте. Вчера я увидел некую певицу Кристину, ее продюсер — Слава Вакарчук, у нее не вызывающая никакого раздражения или отторжения песня и красиво по картинке это все снято. Это действительно талантливо и красиво, настоящая хорошая поп‑музыка.
ШО Когда ты пишешь стихи, это другое состояние? Они же отличаются от текстов «Оркестра Че» большей сюрреалистичностью и замысловатостью. Они в разных состояниях пишутся?
— Иногда пишется как бы поэтическое произведение, но потом на него хорошо ложится музыка и оно превращается в песню. По-разному бывает. А бывает, появляется мелодия — и сразу же пишутся тексты. Например, так сказать, про «передостаннього супермена» — это уже песня с моего сольника. Это такой бодрый постпанк. Просто однажды я понял, что хочу озвучить этот текст, к тому же изначально он писался как текст для песни.
ШО С одной стороны, тебя прельщает электроника с долей хип‑хопа, с другой — панк, с которого все начиналось…
— Я не заморачиваюсь по поводу жанра. Если песня получилась в таком жанре — прекрасно.
ШО Любая адекватная отечественная группа задумывается о том, как играть в Европе. Была ли когда-то цель поехать там поиграть? Есть ли она до сих пор?
— Несколько лет назад нас приглашали в Германию. Мы поехали и выступили на одном небольшом фестивале, и еще те же ребята организовали в ближайших городах концерты. И за счет упомянутого фестиваля полетели на самолете обратно. С этими ребятами мы списываемся и держим связь. В принципе им понравилось наше творчество, и они вынашивают мысль пригласить нас еще. Мы планируем сделать все намного шире. Главное, завязаться с каким-то фестивалем, который бы взял на себя организационную и финансовую часть. Потому что перелет шести человек туда и обратно — достаточно затратное мероприятие.
ШО У вас раньше было много концертов в России, а сейчас они отрезаны. Навсегда ли? В связи с потерей российского рынка будете ли вы ориентироваться на Европу? И представляешь ли ты себе ситуацию, чтобы выступить сейчас в России?
— Наверное, закутавшись в украинский флаг, повесив его не сцене. Я понимаю, что нас приглашают не в Кремль играть. Много людей постоянно пишут в интернете, дескать, мы соскучились и хотим слушать ваши песни, и мы не поддерживаем эту войну. В России много адекватных людей, понятно, что геополитика Кремля это не политика внутреннего цензора людей. И я не вижу в этом препятствия. Некоторые поддерживают Украину во всех перипетиях и желают услышать наши песни. Но сейчас мне не хочется, и я не могу поехать туда во время войны. Чтобы мне потом не сказали, будто я зарабатываю русские деньги. Не могу наотрез, не могу, и все.
ШО Сейчас происходит осмысление происходящего. В чем для себя ты видишь надежду сейчас?
— В молодом поколении, которое подрастает. У этого поколения нет даже тоталитарного страха (у моего поколения он есть), нет давления в школе, они иначе все воспринимают и информацию черпают извне. Школа не является авторитетом в данном случае. И зная, как сейчас выглядит система образования, — не думаю, что это плохо. Главное, мне кажется, привить молодому поколению критическое мышление. Потому что тот поток информации, который проходит через них посредством интернета — огромный, и как справляться с этим — совершенно непонятно. И важно, чтобы это поколение обладало здоровым критическим мышлением. Я точно не знаю, как это привить, и, наверное, это большая проблема. Ясно, что во времена информационного прорыва любая информация становится достоянием общественности, правительство понимает, что все тайное становится явным и поэтому засоряет до предела информационное пространство фальсификатом, который на 70–80 процентов состоит из правды и похож на правду; они собьют с толку любого. И разобраться, где правда, становится практически не реально, если ты не знаешь точно, где правда. Раньше был информационный голод, сейчас же совсем другое. Но я надеюсь, что молодое поколение с этим разберется. Ведь, по сути, это проявление жизни, сейчас, в такой форме. Так всегда было — светлое борется с темным. Хотя это философский вопрос, я верю — это не конец, просто все ужесточается быстро. И за последний год вырос порог жестокости. Никого уже не удивляют трупы на улице, а в телевизионных новостях это норма.
