* * *
Куда ты идёшь, запятая?
Ледышка, худышка, статья.
Руками народа Китая
Построена внешность твоя.
Да разве в такой обувишке
Ходить по таким холодам!
Умеешь ты лейблы и книжки
Про «это» читать по складам.
Умеешь коленки худые
Под нужным углом развести,
Ах, глазки тоской налитые,
Ах, жалостный жанр травести.
Мышонок метрополитена,
Изделье из бледной кости,
Ты вся б у Огюста Родена
Могла уместиться в горсти.
На шапочке связаны ушки,
Печально торчащие врозь.
Морозь вон торговку, старушку,
А эту мороз, не морозь!
Дай, Боже, ей кожи и рожи,
Направь к ней ладью, Лоэнгрин.
Московка, пылинка, горошек.
Моя современница, блин.
* * *
Твой берет, надвинутый на бровку,
Крестики-следы по целине.
Кто тебя, сороку и воровку,
Подослал ко мне?
Тихо песню проще дыр-бул-щила,
Жгутиком кручёную, пою.
Что-то ты блестящее стащила,
Жизнь мою, похоже, жизнь мою.
* * *
Ты головку давай вскидавай, работник, работница,
Из вишнёвых садов, говорю, соловьиных садов —
Наше яблочко ломится, катится, котится.
Эра светлых годов продолжается, светлых годов.
Ты давай наливай андроповку, путинку, рыковку,
За царевну, поповну, за нашу заветную власть,
Да с заздравными песнями, да с предсмертными криками,
Чтоб за яблочко взять, да и в яблочко чтобы попасть.
Бездорожьем катись, олимпийскими гладкими трассами,
До кремлёвской стены, где доносит зубец на зубец,
Где убийцы в напёрстки играют весь век с пидарасами,
И растёт из замученных лён-долгунец.
Не в охотку тебе? Не хотишь? Косоротишься?
Не привыкло к кощеевым щам да холщовым борщам?
Стой! Зачем ты? Куда ты, румяное, котишься?
Мимо. Мимо. Навеки. Навеки. Прощай.
* * *
В человеке что-то хлынуло,
что-то крякнуло, и глядь —
из него живое вынуло
и обратно не вогнать.
Он пока дневник с отметками
показать сынку велит.
И в коробочке с таблетками
средним пальцем шевелит.
* * *
За любовь, во спасение
Запалю тебе строчку
И Сережку Есенина
Вдену в правую мочку.
Путь до дома от Невского
Я мостами направлю
И Сережку Гандлевского
В мочку левую вставлю.
Сад лежит ботанический
Далеко в перспективе,
Склад силлабо-тонический
Тонет в Финском заливе.
Впрочем, где мне уставшему
До залива добраться,
Петербуржцу поддавшему,
Так сказать, ленинградцу.
ЛЮБЯТ
Любили-любили — устали,
Тогда сигареты достали,
Курили-курили — уснули.
Немного во сне отдохнули.
Проснулись. Любили-любили.
Любовью друг друга убили.
Приехали в автомобиле,
Забрали их мертвых, незрячих
И на удивленье горячих.
Машина средь ночи катилась.
Машина средь ночи светилась.
* * *
Лодочку отвяжи.
След сохранила глина,
Наша Отчизна — жизнь.
Смерть — это наша чужбина.
Странно будет, когда,
Руку за борт опуская,
Вдруг ощутишь — вода
тёплая и живая.
Да, это так — жива!
Лепится к лодке улитка,
Снизу мелькнёт плотва
Быстрым серебряным слитком.
Этим ты стал чужим,
Те незнакомы вроде…
Родина наша — жизнь,
Новой не будет родины.
Значит, прощай, прощай,
Лодка, плотва, улитка.
Не заходи на чай,
Не отворяй калитку.
Только храни, храни,
Возле причальных досок
Слепок моей ступни,
Голоса отголосок.
* * *
С прежним живу на земле интересом,
Столько вопросов — что голых на пляже:
Было ли что у Наташи с Дантесом
Или напрасно все эти лепажи?
Населены ли высокие звёзды?
Можно ли снег настоять на спирту?
У воробьёв есть какие-то гнёзда,
Или они как-то так — на лету?
Или вот люди, обычные люди,
Я до сих пор до конца не просёк:
Мы — в смысле люди — мы были и будем
Или немного побыли, и всё?
* * *
Большой поэт давно стихов не пишет —
Охоты нет.
Как будто бы ему велели свыше:
Молчи, поэт.
Больной Пегас уже не покидает
Его гараж.
Он водку пьет и славы доедает
Своей фураж.
Толкни, и кувырком он понесется
Со склона лет.
Вот счастье — он при этом остается —
Большой поэт!
* * *
На заснеженной даче,
Куда полтора электричкой.
Минским рыночным салом
Делиться с замёрзшей синичкой.
Посадить телефон.
Потерять проводок от айпада.
И ладони наполнить тобою
И взгляд снегопадом.
И зайдёт Пастернак —
Растечётся от валенок лужа.
Чудом водка найдётся.
И чудом составится ужин.
Печка малость чадит,
Но гудит, то ли так, то ли Грига.
Только ночь впереди,
Только ветров античных квадрига
Прокопытит пролётная
В шумных своих направленьях,
Только щуки подлёдные
В иле разыщут веленья.
Топоток на крыльце.
Это Мойры ли, белки, ежи ли…
Мы поймём, — ничего, что в конце —
Для чего мы любили и жили.
Автор о себе:
Вадим Жук родился черт знает когда — в 1947 году. В холодном Ленинграде. Отец — киевлянин. Учился на театроведа — стал литератором и актером.
Создал Театр политической сатиры и пародии «Четвертая стена», был его единственным автором и худруком.
Его пьесы ставили во многих театрах. В ХХІ веке стал писать лирику. Выпустил пять книжек. В том числе (совместно с Т. Вольтской) «Угол Невского и Крещатика» в киевском издательстве «Радуга». Печатался в полуторадесятках литературных журналов. Бодр.
