Об авторе:
Галина Рымбу — поэтесса, кураторка, переводчица, гендерная исследовательница современной литературы. Родилась в 1990 году в Омске. Окончила Литературный институт им. Горького в Москве. Изучала социально-политическую философию в магистратуре Европейского университета в СПб. Сокураторка и учредительница поэтической Премии Аркадия Драгомощенко. В 2018 году эмигрировала во Львов.
Автор поэтических книг «Передвижное пространство переворота» (М.: «АРГО-РИСК», 2014), White Bread (Нью-Йорк, After Hours LTD, 2016), «Время земли» (Харьков, изд-во kntxt, 2018), «Жизнь в пространстве» (М.: «Новое литературное обозрение», 2018), Kosmiskais prospekts (Латвия, Ozolnieki: Literature Without Borders, 2018), Tijd van de aarde (Амстердам, Uitgeverij Perdu, 2019). Лауреатка поэтической премии международного фестиваля «Поэзия без границ» (Рига, 2017). В 2019 году стала участницей 50‑го международного поэтического фестиваля в Роттердаме, посвященного теме будущего. В 2020 году — победительница конкурса лондонского Pushkin House на пребывание в оксфордской резиденции, посвященной переводам современной русскоязычной поэзии (совместно с переводчицей Хеленой Кернан).
17 мая 2013 года под музыку группы «Смысловые галлюцинации»
из моей вагины вышел сын,
а затем — плацента, которую акушерка держала, как мясник —
взвешивая на ладони. Доктор положил мне сына на грудь
(тогда я ещё не знала имени сына)
и сказал: ваш сын. И сын тут же описал мне грудь и живот,
а мир стал моей вагиной, сыном, его горячей струйкой,
его мокрой тёплой головой, моим пустым
животом.
Потом мою вагину зашили,
она изменила форму. Стала узкой и стянутой,
вагина-тюрьма, вагина-рана. На мне тогда были
белые компрессионные чулки — все в крови,
дешёвое красное платье-халат, купленное в китайском павильоне, а на нём —
две женщины, держащие кроны деревьев,
и звери, держащие женщин.
Без трусов, без поддержки, с запутанными волосами
я шла после операции по солнечному коридору роддома
забирать сына. Я взяла его и подумала:
его пальцы похожи на маленьких мармеладных червячков.
*
Теперь моя вагина — это норка
для твоего коричневого зверька с большой красной головкой.
куда он иногда проскальзывает, чтобы набраться сил. Это ямка
для твоего нежного языка, для твоих тонких крепких пальцев, похожих
на письменные принадлежности из прошлого века.
Моя вагина сжимается сейчас, рядом с нею, чуть выше — набухает клитор,
он похож на бусинку и завернут в нежный
складчатый капюшончик, который иногда можно снять
под слепым дождем лёгких прикосновений.
Ты можешь… Аккуратно…
*
Когда мне было 13, я пыталась засунуть туда дачный
огурец: хотела понять, что такое секс.
Тогда я ещё не знала, что это не только
пенетрация. Я часто смотрела на свой клитор в маленькое
разбитое зеркальце, которое папа использовал для бритья.
Я была сухим деревом, которое горело
с каждым днём всё сильнее.
*
Я жила в мире школьной литературы, где всё видно только мужским взглядом,
в мире районных разборок и падиков, набитых потными
парнями в чёрных куртках и рваных ботинках. Я любила сидеть на кортах, любила
обтягивающие джинсы, сдавливающие клитор
и большие губы.
*
Тогда я ещё не знала, что до моей вагины всем есть дело:
государству, родителям, гинекологам, незнакомым мужчинам,
православным батюшкам, у которых под рясой погоны,
а на рясе — женская кровь,
работодателям, эшникам, военным, нацикам, миграционным службам,
банкам, консервативным критикам «развратного образа жизни»,
патриотичным деятелям культуры, юзающим традиционные ценности
под коньячок.
*
Из моей вагины раз в месяц идёт кровь,
и тогда мой любимый идёт в магазин за прокладками
(мне нравятся тонкие, с запахом ромашки).
Иногда кровь вываливается сгустками, похожими
на круглые шлемы маленьких астронавтов.
Мой менструальный космос в миниатюре: планета матки,
кометы яичников, млечная галактика припухшей вульвы.
Иногда кровь льётся, как водка,
из специального узкого горлышка сувенирной бутылки.
Иногда её нет.
Мне нравится заниматься сексом во время месячных,
всё тело становится суперчувствительным.
Люблю, когда твой член весь в моей крови,
и люблю представлять, что у тебя тоже месячные,
что солёная тёплая кровь капает из маленькой дырочки
на твоей головке.
Люблю, когда твои руки липкие от моей крови,
когда она засыхает на твоих ногтях и заусенцах,
люблю чувствовать, как пульсирует матка в моём животе,
словно второе сердце, как набухает грудь и становится горячей,
как будто оттуда вот-вот польётся молоко.
Я дам тебе его пить, любимый, оно зальёт твое лицо,
твои нежные розовые соски (почти как у девочки),
сделает мокрыми твои волоски на груди,
твою шею, животик, в котором,
я мечтаю, ты когда-нибудь сможешь выносить нашу дочь.
*
Люблю, когда ты говоришь о моей вагине,
и когда мы вместе её обсуждаем,
пока ты сидишь на мне сверху
в моей футболке и зелёных серёжках,
которые я тебе подарила.
Люблю, когда ты легонько шлёпаешь меня по губам.
Как хорошо, что ты делаешь это не в России,
где Юлю Цветкову хотят отправить в тюрьму за нежные рисунки вагины,
где мои подруги боятся целоваться на улице,
где мы с Катей после школы подолгу лежали на ковре
у неё дома и трогали друг друга, превращались в одно
солёное море, а потом
боялись об этом говорить.
*
Наши вагины и вульвы называют кисками,
но у меня скорее не киска, а домашняя декоративная мышка,
маленькая, пушистая, беспокойная.
Она умрёт раньше времени?
Она умрёт в клетке?
*
Однажды я трогала свою мышку на лекции в универе,
трогала её в пустом автобусе, ползущем по ночному городу
от заводов к панелькам, от кладбищ к торговым центрам.
Я трогала её за гаражами, осенним утром,
сидя на ржавой трубе,
трогала в машине скорой помощи, которая везла меня
на операцию, и трогала после операции,
когда в уретре стоял катетер, когда из уретры текла кровь,
трогала, когда мой живот был огромным, в душном
отделении роддома,
когда писала в баночку в поликлинике,
когда писала и плакала ночью в старом дачном саду,
полном кузнечиков и ночных мотыльков,
когда писала на иртышской набережной прямо в штаны
для прикола, когда писала на снег
у проходной завода,
когда писала в общаге в горшок сына,
когда писала после пива в парке культуры, а неподалёку
бродили менты,
трогала в летнем лесу, пока меня облепляли насекомые,
обнимали деревья.
Трогала её после того, как случайно порезала бритвой губы и клитор,
после ссоры с другом и после
судмедэкспертизы,
после поездки в онкоцентр и после
ареста, на съёмной квартире,
после акций протеста на Болотной площади
и после акций протеста на Марсовом поле.
трогала, читая Николая Кузанского,
читая Гастева,
Касториадиса,
Эрнста Блоха,
«Этику» Алена Бадью,
Исэ-моногатари,
учебник по физике,
антологию немецкой поэзии,
Маяковского,
Якобсона:
(я их захватила!).
Я трогала мою мышку, когда плакала и хотела от тебя уйти,
трогала, когда плакала и хотела от тебя ребёнка,
трогала, сидя у тебя на лице,
и трогала, прижимаясь лицом
к твоей тёмной промежности,
и просто — глядя тебе в глаза.
И всё равно до сих пор не знаю, не понимаю её до конца,
мою мышку,
боюсь и стесняюсь.
*
Но мне нравится мыслить её политически,
это заводит, качает танцпол старых идей,
даёт надежду в отсутствие новых
активистских методов.
Делать революцию вагиной.
Делать свободу собой.
Я думаю, а что, может, и правда вагина погубит это государство,
прогонит незаконного президента,
отправит в отставку правительство,
отменит армию, налоги для бедных,
фсб как структуру самой гнусной власти и подавления,
разберётся с полицией,
консерватизмом и реваншизмом,
расформирует несправедливые суды, освободит
политических заключенных,
сделает невозможным тухлый русский национализм,
унижение угнетённых, сфабрикованные дела,
разъебёт олигархат и патриархат,
парализует войска, движущиеся в чужих государствах —
всё дальше и дальше:
в пизду милитаризм!
Моя вагина — это любовь, история и политика.
Моя политика — это тело, быт, аффект.
Мой мир — вагина. И я несу мир,
но для некоторых я — опасная вагина,
боевая вагина. Это мой монолог.
#заЮлю
#ямыЮлияЦветкова #свободуюлецветковой #свободуцветковой
