Виктор Летцев
Исток
СПб.: Алетейя, 2020
Два года назад я писала о Викторе Летцеве (1951–2016), его книге «Становление» и книге неизданного, которую готовил к печати друг поэта, скрипач Александр Спренцис. И вот эта новая книга — в Киеве. По ней можно проследить, как формировалась необычная оптика автора, как от традиционной поэтики двигался он в направлении своих исключительных находок.
У раннего Летцева немало строк о Киеве, передающих дух города, в котором он жил с 10 лет. Есть цикл «Киевские этюды», упоминания о Левобережье, об Андреевской церкви. Обращаясь к неизвестному нам собеседнику, вот что он пишет: «Без тебя властитель мой, / Мой учитель, свод Софийский, / Гордый крестник византийский, / Клонит купол золотой». Учителем своим он называл и Днепр: «Мудрый Днепр мой учитель седой!»
Без всякой иронии поэт писал: «Ты неизвестная / невеста моя — / я твой / Крамской». И вдруг среди этой привычной просодии: «Маленький ёнок / семя семенил / сеял семя себе / крошечный ёнок / / А онный стоял / над землей / прямо вокруг / взирал взирал глазами / / Анная пела текла мимо мимо / гнулась блестела / скользила укромно / лестно…» Здесь уже начинается тот самый Летцев, которого мы знаем.
В книге есть раздел «Наметки в записную книжку», где зарождаются отдельные строки и образы. Здесь тоже дышит отрывочный Киев: «…Омолодить Шевченковский / бульвар… здесь тополей / молочных| пуховых| ряд…»; «А я… / Когда еще Русь двигала / только ногами / В чреве| в водах| лежала / Днепр Днепр».
В молодые годы Виктор Летцев нередко писал о смерти — и выглядело это довольно умозрительно. И вот — раздел последних стихов, переполненных истинным предчувствием смерти. Он обращается с вопросами к высшей силе («…Что я есть / в отдельности этой? / Что я — в устое этом? / Что значит / это смятение /эта отторгнутость / этот призыв?..»), пишет о боли и страдании («…Я — гримаса искаженного рта / Я — случайно ничтожный, анонимный человек…»). Как ему удается найти слова, которые бы передали немыслимость перехода! Но даже на пределе возможностей Виктор Летцев поэтически исследует то, что осталось от жизни: «…Ужасно зиянье низин / недвижность коснеющих недр / мерцанье крушащихся форм / блужданье бессвязных вещей…»
