Вадим Гройсман
Подземный свет
К.: Издательский дом Дмитрия Бураго, 2019
Читая Гройсмана, словно выпадаешь из сегодняшней реальности. Традиция, совершенно не замутившись, но и не отказавшись от новизны, кажется, нашла себе пристанище в этом человеке. Последнее стихотворение книги — отклик на пожар Нотр-Дама — заканчивается строками: «Слепым знамение: прозрейте и покайтесь, / А зрячих Бог не так предупредит. / На прочных небесах, на многомерной карте / Погибшее он лучше разглядит». Нет в этих словах сетований, а есть порожденное тысячелетиями еврейской истории знание о незряшности любого явления и события.
В то время как «бог земли отравлен и тяжел». И поэт словно несет эту тяжесть, невзирая на перспективу неземного, и вынужден скептически сказать: «Мой дорогой, не стоило труда / Ходить по этим водам». Даже при отсутствии видимой внешней несвободы поэт схвачен предопределенностью дара: «Но сжался до себя и снова / Иду, шатаясь, из гостей, / И холод подлинного слова / Пронизывает до костей». В другом стихотворении он говорит: «Учил от корки и до корки, / но к роли так и не привык, / И в душной тесноте гримерки / Срываю крашеный парик».
Уехавший в Израиль из Киева («рос в развалинах Подола / А в первый класс ходил по Прорезной»), Вадим Гройсман берет эпиграфом строки другого киевлянина — Рафаэля Левчина. Посвящает стихи Ольге Седаковой, Наталье и Константину Сиговым. Перекликается с Мандельштамом. Может, так действует вечная Святая земля, но на стихах этих не отражается возраст, первая книга датирована 1993‑м — а в ней та же умудренность и ощущение судьбы. Хотя поэт словно заворожен течением времени, у него даже есть стихотворение «Ангел старости», а в тексте «Разговор с отцом» он говорит о себе как о старике.
Пронизанный античными, ветхозаветными образами и мотивами, предчувствиями воспоминаний, укромный мир этого поэта — неисчерпаем, и в своей утешительности в том числе. «Я доволен тем, что остался жив, / И давно боюсь впечатлений новых». Кажется, что той метафизической силы, которой заряжен Вадим Гройсман, хватит на еще многие стихи — ибо в ней самое сильное впечатление.
