У каждого большого города своя фактура, свой дух, свое неповторимое лицо. Его черты образуют история с географией, климат с архитектурой, рассекающая карту река или бьющееся о гранит набережных море. Каждый большой город славен своими театрами и музеями, писателями и художниками, традициями и легендами. Каждому большому городу можно посвятить большой разговор.
Журнал «ШО» открывает цикл «City Face: культурные портреты городов». Первая в списке — Одесса. Город, уникальность которого известна всему миру. Город молодой, с недолгой, но чрезвычайно богатой и насыщенной историей. Город, которому посвящено столько песен, сколько всем остальным городам страны вместе взятым. Город с особым статусом: он в Украине, наверное, самый любимый (Львов, помолчи, не ревнуй — дойдет очередь и до тебя).
Вся Одесса очень велика, знаменитого в ней невероятно много. За рамками темы остались растерявшая шарм Юморина и изменившийся до неузнаваемости Привоз, Одесская киностудия, на которой после смерти Киры Муратовой не сняли ничего выдающегося, и великие одесситы прошлого, поскольку разговор идет о настоящем. Мы не пытались объять необъятное и решили сосредоточиться на том, что для одесской культурной жизни актуально именно сейчас. А еще на том, без чего Одессу представить нельзя. С этого и начнем.
Одесский миф
Одесса — это благородные бандиты и еврейские анекдоты, смесь авантюризма и меркантильности, симбиоз культур и дворовая романтика. Одесса — это хитрость как доблесть, вольность как фетиш, южная лень как образ жизни, море как цель и средство. Одесса вербально зациклена и литературоцентрична: в качестве святых здесь почитают Бабеля, Катаева, Багрицкого, Паустовского, Олешу, Ильфа с Петровым.
В то же время Одесса — это уроборос, порочная самодостаточность, культивирование паттернов все более далекого прошлого. Есть мнение, что одесский миф не только полезен, но и вреден, причем настолько вреден, что совсем не полезен. Однако, с другой стороны, чем была бы Одесса без этого мифа?
Мария Галина
Поэт, прозаик, фантаст, критик, переводчик, автор тридцати книг, в том числе десяти романов. Двадцать лет прожила в Одессе, окончила там вуз и аспирантуру. С 1987 года — в Москве. Редактор отдела критики и публицистики журнала «Новый мир».
— Вообще‑то в Одессе я бываю наездами, и поэтому true-одесситы могут возмутиться, мол, что это она, приезжая, тут рассказывает? В какой‑то степени это правильно, но, кстати, то, что я не живу в Одессе, а приезжаю туда несколько раз в год на длительное время, дает возможность увидеть в ней резкие перемены и более-менее беспристрастно их оценить. Постоянно живя в городе, ты не замечаешь, как он меняется. А Одесса меняется постоянно, и за этим очень интересно наблюдать.
— Есть два одесских мифа, которые, с одной стороны, находятся в контрах и друг другу противоречат, а с другой — друг друга подпитывают. Первый миф — Одесса бандитская: «Беня знает за облаву», «щикарные» налетчики с тросточками и в котелках, при этом папы у них биндюжники. Это романтический слепок конца XIX — начала XX века с босяков Горького и т. п., но почему‑то Одесса своих бандитов очень любит. Не в последнюю очередь это произошло благодаря красивому литературному мифу, который Одесса же и создала.
— Второй одесский миф — литературный. Одесса — создатель и родоначальник Южнорусской школы, которая вся из себя такая замечательная и новаторская, она сделала русскую литературу 1920‑х — 1930‑х. Но если мы посмотрим на стиль этой школы, то он ничем не будет отличаться от любого маньеристского стиля двадцатых годов. Вся тогдашняя проза была орнаментальной.
— Одесская литература отличалась от любой другой тем, что здесь в силу каких‑то обстоятельств собралась плеяда авторов. Кто‑то бежал от революции, как Бунин, кто‑то болтался там, наоборот, в силу революционных перемен, как Паустовский, кто‑то переехал туда в отрочестве, как Олеша. Там же Ильф и Петров, и, конечно, Бабель, который, что называется, совратил Одессу и повернул ее лицом к живописным бандитам.
— Мне бандитский миф не очень нравится. Не должен город гордиться преступниками — он должен гордиться врачами, художниками, архитекторами, реформаторами. Модель поведения, которую воспел Бабель, из‑за этого мифа все время реплицируется, воспроизводится. Модель, честно говоря, гопническая, и ничего хорошего в этом нет.
— Литературный миф для Одессы тоже очень вреден. Он заставляет постоянно оглядываться на образцы, которые одесские властители дум признали великими. Об их значимости можно спорить или не спорить, дело такое. Но Одесса заставляет многих литераторов эти образцы постоянно воспроизводить. Получается труба пониже, дым пожиже, этакая литература на экспорт. Не случайно единственный ныне живущий писатель, чьим именем в Одессе назвали бульвар, это транслятор одесского мифа вовне — Михаил Жванецкий. Сам по себе он замечательный, но ситуация симптоматична.
— Кроме того, этот миф не помогает, а даже мешает замечать новую литературу Одессы. Потому что любая литература, которая не занимается воспроизведением эталонных, с точки зрения одесситов, образов, а пытается от них отклоняться, выглядит как бы незаконной. Кстати, якобы одесский язык, который копируется при этом воспроизведении, представляет собой нечто выморочно-чудовищное. Это такая местная хохлома, которая ничего общего с аутентикой не имеет.
— Есть и третий миф. Вопреки расхожим представлениям, Одесса не только русский, не только многонациональный, но еще и украинский город. Однако одесский миф предпочитает украинскую составляющую принципиально не замечать. Тут можно вспомнить, что субтитры к немым фильмам Одесской киностудии писал вместе с Бабелем Юрий Яновский — первый по‑русски, второй по‑украински. И что один из лучших украинских поэтов ХХ века Борис Нечерда жил и работал в Одессе.
— Как я уже сказала, Одесса все время меняется. С одной стороны, идет ужасная хищническая застройка Аркадии, Гагаринского плато, которая уродует исторический облик города. Ходят слухи, что то же самое случится с Французским бульваром — вроде бы в мэрии подписали постановление о реконструкции, и это не обещает ничего хорошего. В то же время одесситы склонны к отрицанию нового, и история с Ройтбурдом — яркое тому свидетельство. Они считают, что все должно быть как раньше: мол, стоял музей в ужасном виде, никто туда не ходил — так пусть бы и стоял себе дальше. А тут возник человек, который пытается что‑то изменить — какой ужас, зачем?
— С другой стороны, в городе появилось много людей европейского типа, свободно говорящих по‑украински и по‑английски. На пляжах стало чище: мусор теперь собирают в пакеты и уносят. В барах и ресторанах работают доброжелательные, прекрасно коммуницирующие молодые ребята, от которых никогда не услышишь фразы типа «вас много, а я одна». А еще в ресторанах наконец‑то начали жарить рыбочку — раньше ее там, как ни странно, не было.
— Мне нравится, что большая часть одесской молодежи — билингвальна. Мы были на последнем Международном литературном фестивале, там на «Ночи поэзии» выступали Юрий Издрык, Дмитрий Лазуткин, Мирослав Лаюк, Андрей Любка, вел ее одесский украиноязычный поэт Андрей Хаецкий. Три часа стихов на украинском, зал забит молодыми людьми — с моей точки зрения, это хороший знак.
Море
Одесса и море — две вещи неразрывные. По морю доставляют товар контрабандисты: Янаки, Ставраки и Папа Сатырос из стихотворения Багрицкого машут вам ручками. В море купаются пляжники, хорошие местные и проклятые приезжие, черт бы их побрал, чтоб они все были здоровы. В море добывает полные шаланды кефали Костя-моряк, которого обожают Молдаванка и Пересыпь. Правда, в песне многое неправда, но кого теперь волнует этих глупостей?
Ирина Морозовская
Бард, игрок в интеллектуальные игры, чемпион крупнейших турниров «Что? Где? Когда?» и «Брейн-ринг», психолог, психотерапевт.
— Я вам не скажу за всю Одессу, но лично для меня море всегда было неотъемлемой частью города и одновременно чем‑то волшебным — наградой, праздником. В детстве мне говорили: «Будешь себя хорошо вести, пойдем на пляж». Там была вода, в которой можно было бултыхаться, песок, в котором можно было рыться, добрые тетки, разносившие кукурузу, семечки, рачки, и странные люди с майонезными баночками по десять копеек, а в баночках — черная вонючая грязь. Какие‑то люди покупали эти баночки, намазывали на себя содержимое и становились персонажами — сейчас бы я сказала, Хэллоуина. Тогда, правда, о Хэллоуине мы не знали, и мне казалось, что они становятся наполовину дикарями.
— Впрочем, они мне все казались дикарями, потому что, с точки зрения коренного сноба-одессита, все туристы-пляжники и впрямь дикари. Вокруг этих людей непостижимым образом образуется горка мусора и объедков. Для меня признак нормального одессита — это наличие кулечка с остатками того, что ты на пляже сожрал, который будет обязательно донесен до ближайшей урны. Приезжего может оправдать только то, что он не знает, где урна, а может, и вовсе не знает о ее существовании — он же дикарь.
— С раннего детства нам рассказывали, что город существует только потому, что так удачно легла бухта одесской гавани. Что на самом донышке этой бухты наш порт и что вода в этой бухте замерзает раз в десять лет. По моим наблюдениям это чистая правда. Еще рассказывали байки о пиратах одесского моря — это наши доблестные контрабандисты. Поскольку в Одессе было объявлено порто-франко, с судов, стоящих на рейде, ходили маленькие шлюпки со всяким товаром. Под Старопортофранковской
улицей находились катакомбы, протащив через которые заморское добро, можно было прилично обогатиться. В детстве мне вообще казалось, что в Одессе все немного контрабандисты, потому что этим занимались мои родственники. Порт был средоточием жизни, вокруг него расширялся и строился город. Все блага приходили в Одессу по морю.
— Екатерина дала добро на создание Одессы по веским причинам. После французской революции беглые аристократы ринулись к русскому двору, и она быстро поняла, что проблема не только в том, как прокормить эту ораву, но и в том, что толпы людей в столице империи, рассказывающие о казни монарха, это плохой фэншуй, который может зародить нежелательные идеи. Куда бы их всех послать, чтобы они были довольны? Как раз в это время был окончательно отвоеван Хаджибей, появились планы строительства хлебного порта — так все и решилось. Кстати, Николаев был заложен раньше, но он так и остался Николаевом, потому что там не было французов.
— Заодно для привлечения людей было одним махом объявлено порто-франко и отменена черта оседлости. Можно себе представить, какое количество местечковых евреев ломанулось в новый портовый город без торговых ограничений. Все это случилось, конечно же, благодаря морю.
— Для современного одессита море — это место, куда всегда можно пойти: отдохнуть, развлечься, утешиться, чем‑нибудь заняться. Для очень многих действует принцип «плохое настроение? — иди к морю». Кроме того, море — это возможность взять да и уплыть; по существу, еще одна степень свободы. Если с берегов надвинутся какие‑то враждебные силы, которые попытаются нас злобно гнести, можно уйти от них по морю.
— К морю у одесситов отношение ревнивое. Летом в Одессу приезжают толпы чужого народу, все норовят окунуться в наше море, создают бешеные очереди и т. д. С одной стороны, все понимают, что отдыхающие оставляют в городе большие деньги, но сказать, чтобы коренные к приезжим хорошо относились, я не рискну. Каждый год начинаются разговоры о стоках, об инфекциях, о загрязнении и закрытии пляжей и все такое. При этом санитарно-эпидемиологическая служба утверждает, что уровень загрязненности моря не меняется уже много лет и не отличается от того, при котором выросли мы.
— Кстати, одесситы от моря почему‑то не болеют. Общая легенда такова, что раз уж мы в этом выросли, то нажили иммунитет. На самом деле, большинство одесситов не ходит на то, что считается городскими пляжами: ни в Аркадию, ни в Лузановку, ни на Ланжерон. Из-за скученности человеческих тел туда лучше не соваться, а уж в том, что там на тебя может перепрыгнуть любая зараза, у меня нет никаких сомнений. Поэтому одесситы ходят в места, не столь рекламируемые. Я вот хожу на нудистский пляж, но не из‑за голых видов, а потому что дорожки туда замаскированы.
— Раньше у каждого санатория имелся свой пляж, и это тоже была некая гарантия гигиены. Сейчас многие пляжи сделали платными. В результате ты можешь получить палатку, шашлык по четверной цене, а еще тебе в этот шатер принесут те же самые кукурузу, семечки, рачки и баночку грязи.
— Если ловить рыбу в черте города, то, кроме бычков и мелкой несчастной ставридки, ничего не поймаешь. Из своего детства я помню, что кефали в Одессе уже не было, но сейчас возникло кефалье хозяйство в районе Белгорода-Днестровского, и прекрасного лобана (это такая большая разновидность кефали) можно купить там. Если отъехать от города километров на двадцать, там есть глоссики — наша местная камбала. В черте города можно наловить миллион мидий, но я не уверена, что их стоит есть. Зато у нас появились рапаны, они вполне съедобны. На лиманах в больших количествах ловится эта вонючая скотина пеленгас, которая пожирает икру остальных рыб. Также там есть чудесные карпы, судаки и еще что повезет.
— Тех шаланд, которые приводил в Одессу Костя-моряк, давно уже нет. Подозреваю, что это такой же фейк, как покрывшийся черемухой Фонтан. Вы видели хоть одну черемуху в черте Одессы, не только на Фонтане? У меня есть ощущение, что написавший текст этой песни поэт Агатов попросил перечислить основные черты Одессы, ему рассказали про Молдаванку и Пересыпь, про рыбаков и биндюжников, он украсил это дело букетом черемухи, а кефаль туда вставил из‑за рифмы или потому что, раз это вкусная рыба, ее должно быть много. На самом деле, у нас было много скумбрии, а кефали много никогда не было, это раритетная рыба.
— А еще море — такая штука, которая все лечит. Этому можно искать научные объяснения — соль, йод, ионы и т. д., — но факт есть факт. Наша «трасса здоровья» не для того, чтобы по ней бегать и скакать, а для того, чтобы, если что‑то случилось и в это время нет гололеда, ты прошелся из центра до Аркадии, постоял у берега и почувствовал, что большую часть проблемы ты уже из себя выгулял.
Дерибасовская
Когда‑то на Дерибасовской открылась пивная, где собирались проститутки и криминальные элементы. Доподлинно известно, что однажды в 20:00 на пересечении Дерибасовской и Ришельевской шестеро насильников лишили невинности старушку. Когда на Брайтон-бич идут дожди, на Дерибасовской непременно хорошая погода. На Дерибасовской находятся Пассаж, Городской сад, Ришельевский лицей и ресторан «Гамбринус», все они очень знаменитые. На Дерибасовской стоит Иосиф де Рибас с лопатой и сидит Леонид Утесов просто так.
По Дерибасовской, как всем известно, гуляют постепенно.
Владимир Комаров
Комик, актер, музыкант, экскурсовод, бывший участник комик-труппы «Маски».
— Это главная одесская улица, ее любят одесситы всех времен и народов. Изначально она называлась Гимназской, в довоенное советское время — Лассаля и Чкалова. Дерибасовская не всегда была такой, как сейчас: когда‑то она была разделена рвом, а через этот ров, там, где в Дерибасовскую упирается Гаванная, был перекинут деревянный мостик. То есть это были, по существу, две разные улицы.
— На рубеже XIX — XX веков Дерибасовская разделялась на правую и левую стороны. Левую, с нечетными номерами домов, называли Дендиштрассе или Фраерштрассе, по ней фланировали состоятельные мужчины со своими женами‑детьми, показывали себя друг другу. Правая сторона, где номера четные, называлась Гапкинштрассе, от слова «гапка», то есть «прислуга». Там гуляли бедные слои населения, в том числе всякая богема: музыканты, поэты, художники.
— На Дерибасовской, как и во всем городе, многое меняется, и не всегда к лучшему. Брусчатка, слава богу, еще сохранилась. То, что есть, нужно беречь, всячески беречь и еще раз беречь. Не строить новое, а реставрировать старое. Хотя то, как отреставрировали гостиницу «Большая Московская» по Дерибасовской, 29, мне, например, не очень нравится. А вообще вся Дерибасовская — липовая, то есть засажена липами.
— Никто точно не знает, какая именно пивная имелась в виду в известной песне. Выдвигали предположения, что это знаменитый «Гамбринус», но дело в том, что вообще‑то «Гамбринусов» было три. Первый открыли на Греческой площади еще в 1860‑х, задолго до появления песни, а вот второй был как раз на углу Дерибасовской и Преображенской — именно его воспел в одноименном рассказе Александр Куприн. Третья локация «Гамбринуса» — угол Дерибасовской и Колодезного переулка, но он появился там только в 1967‑м. А вообще заведений на Дерибасовской было великое множество, и практически в каждом подавали пиво. Поди знай, какое из них имел в виду автор песни.
Всемирный клуб одесситов
Самая одесская общественная организация Одессы. Объединяет одесситов, независимо от происхождения и места жительства. Размещается на пересечении Маразлиевской и Базарной. Бессменный президент — Михаил Жванецкий (85 лет), бессменные вице-президенты — Евгений Голубовский (82 года) и Валерий Хаит (80 лет). Девиз клуба: «Одесситы всех стран, соединяйтесь!»
Евгений Голубовский
Журналист, культуролог, культуртрегер. Шеф-редактор газеты «Всемирные одесские новости», заместитель редактора альманаха «Дерибасовская — Ришельевская». Составитель, комментатор, автор предисловий к более чем двадцати книгам, таким, как «Венок Ахматовой», «Венок Пастернаку», «Венок Мандельштаму», трехтомнику Владимира Жаботинского, книгам Анатолия Фиолетова, Юрия Олеши, Веры Инбер и др.
— Всемирный клуб одесситов открылся в ночь с 6 на 7 ноября 1990 года. Это было время горбачевской перестройки, стало посвободней, Жванецкий уже много ездил с выступлениями по миру. На концертах выходцы из Одессы часто обращались к нему с предложением создать какое‑то объединение одесситов. С этой идеей он приехал в Одессу, рассказал о ней тогдашнему мэру города Валентину Симоненко, и тот ее подхватил. Состоялось несколько собраний, выкристаллизовалась небольшая группа людей, которую Жванецкий назвал президентским советом, а сам занял пост президента организации. Самое смешное, что Всемирный клуб одесситов удалось официально зарегистрировать через МИД СССР.
— Уже потом мы узнали, что у клуба есть предыстория. Сразу после революции одесские землячества появились в разных городах мира. Но если такие объединения обычно возникали по национальному признаку — грузинское, армянское, еврейское и т. д., то единственным землячеством по городскому признаку было одесское.
— С тех пор прошло почти тридцать лет. У клуба есть около двадцати филиалов почти на всех континентах — одесситы действительно расползлись по всему миру достаточно плотным строем. Изначально мы надеялись, что заграница нам поможет, но ничего такого не случилось — скорее это мы им помогали. Хотя они тоже участвовали в нашей культурной жизни: приезжали с концертами, присылали литературные материалы и т. д.
«У клуба есть предыстория. Сразу после революции одесские землячества появились в разных городах мира. Но если такие объединения обычно возникали по национальному признаку, то единственным землячеством по городскому признаку было одесское»
— С первого дня мы начали выпускать свою газету «Всемирные одесские новости». Я ее редактировал с 1990 года, а позднее — альманах «Дерибасовская — Ришельевская». И в газете, и в альманахе мы печатаем тексты людей, разъехавшихся по всему миру. Постепенно клуб стал одним из культурных центров города, при нем возникла литературная студия. Смысл ее я видел не в том, чтобы научить кого‑то писать, а в том, чтобы помочь талантливым авторам стать на ноги.
— Ежегодно мы определяем человека года и событие года в области культуры. Очень скоро клуб стал выставочной площадкой, причем никаких денег мы с художников не берем. Занимаемся мемориальной памятью — начиная от издания книг (мы издавали Бабеля, Зозулю, недавно вышел большой том Фиолетова) до установки памятников и мемориальных досок. При участии клуба была учреждена Премия Бабеля.
— По поводу членства в клубе мы в свое время решили, что лучше большевиков не придумаем. Для вступления в него нужны рекомендации двух членов клуба и чтобы претендент занимался какой‑то полезной для города деятельностью — от культуры или науки до благоустройства. Члены клуба должен платить взносы и ходить два раза в год на общие собрания. Они происходят, когда в Одессу приезжает Жванецкий. При этом в клубе регулярно проходят президентские советы, которые решают текущие вопросы.
— Адрес Маразлиевская, 7, где находится клуб, знают во всем мире. К примеру, 14 ноября в Одессе состоялся всемирный съезд семьи Крахмальниковых. Они, владельцы лучшей конфетной фабрики России, эмигрировали ровно сто лет назад, в ноябре 1919‑го. Фабрику национализировали большевики, она получила имя Розы Люксембург. Сейчас фабрика простаивает, ее «Рошен» задавила. Двадцать Крахмальниковых, связавшись со Всемирным клубом одесситов, приехали из Италии, США, Германии на родину предков, чтобы, возможно, выкупить свою фабрику и дать ей новую жизнь.
Кинофестиваль
Одесский международный кинофестиваль был основан в 2010 году. Сперва он позиционировал себя как фестиваль с особым чувством юмора, потом — как фестиваль арт-мейнстрима. За несколько лет ОМКФ стремительно разросся, отобрал звание главного кинофеста страны у киевской «Молодости» — и перестал себя позиционировать.
У фестиваля несколько локаций. Открывают и закрывают ОМКФ в Театре оперы и балета. Основные показы проходят в Фестивальном дворце, в который на время киносмотра превращается Театр музкомедии им. Водяного. В середине июля его помещение, которое может принять около 1200 зрителей, становится крупнейшим кинозалом страны.
Призы за вклад в киноискусство на фестивале вручали Эмиру Кустурице, Кире Муратовой, Майклу Найману, Даррену Аронофски, Изабель Юппер, Агнешке Холланд. Мастер-классы на ОМКФ проводили Питер Гринуэй, Кшиштоф Занусси, Вадим Перельман, Отар Иоселиани, Йос Стеллинг, Тодд Солондз, Сергей Соловьев, Джеральдина Чаплин, Жаклин Биссет, Дени Лаван. Лауреатами фестиваля становились Юлиуш Махульский, Сергей Лозница, Александр Велединский, Леван Когуашвили, Алехандро Ландес, Бабис Макридис, Валентин Васянович, Ахтем Сеитаблаев. Дипломантом был Олег Сенцов — по сути, ОМКФ его и открыл.
Алик Шпилюк
Кинокритик, киновед, организатор киноиндустрии. В прошлом — арт-директор и программный директор ОМКФ, ныне — программный консультант.
— Главное, чем фестиваль необычен и замечателен, это то, что он происходит а) в Одессе и б) летом. Поэтому любители хорошего кино могут не только посмотреть фильмы, но еще и прекрасно отдохнуть в прекрасном городе у прекрасного моря.
— Можно без лишней скромности сказать, что программа, которую подбирают селекционная комиссия и дирекция фестиваля, очень и очень приличная. В частности, это касается конкурсных секций, которых на ОМКФ три: международный конкурс полнометражных фильмов, европейский конкурс документальных фильмов и украинский игровой конкурс, состоящий из двух частей — полного и короткого метра. Те, кто интересуется актуальным кино, могут выбирать направление согласно своим предпочтениям.
— Кроме конкурсной программы есть превосходная внеконкурсная. В первую очередь, это секция «Фестиваль фестивалей», в которой собраны лучшие фильмы первого полугодия, побывавшие на ведущих международных киносмотрах. Также представлены ретроспективы, связанные с какими‑то яркими личностями или национальными кинематографиями.
— На ОМКФ есть уникальное событие, которое может быть только в Одессе — я имею в виду показы под открытым небом на Потемкинской лестнице. С первого года существования они собирают аншлаги, и мы считаем, что туда приходит около пятнадцати тысяч человек. Там показывают выдающиеся фильмы немого периода в живом музыкальном сопровождении — получается очень кинематографично. Проводится еще один open-air — раньше он был на Ланжероновском спуске, а теперь — в Зеленом театре. Это уникальное место в центре города, в парке Шевченко, и там мы показываем фильмы, привлекающие самую широкую публику.
— Мы начали работать над первым фестивалем буквально за три-четыре месяца до его проведения. У меня уже был опыт работы на «Молодости», на других фестивалях, и я не мог себе представить, что такое грандиозное событие можно подготовить за такой короткий срок. После первого фестиваля выяснилось, что ни один показ не откладывали из‑за каких‑то там неполадок — для меня это был в хорошем смысле слова настоящий шок. Тогда я понял: если за четыре месяца можно было сделать такое, значит, у нашего фестиваля большое будущее. Последующие десять лет это подтвердили.
— В последние годы ОМКФ стал одним из самых популярных событий для кинематографистов. Причина еще и в том, что, кроме зрительских программ, существует важная и постоянно развивающаяся индустриальная секция, где зарубежные профессионалы могут ознакомиться с тем, что происходит в украинской киноиндустрии: посмотреть на новые проекты, оценить их и т. д.
— Вполне естественно, что у международной кинотусовки отношение к ОМКФ вначале было слегка скептическим. Некий новый фестиваль, в новом месте — старый «Золотой Дюк», который был в конце 1980‑х — начале 1990‑х, все успели благополучно забыть. Однако буквально за несколько лет Одесский международный доказал свою эффективность. Зарубежные кинематографисты, приезжая на фестиваль, ощущали удивительный энтузиазм организаторов, высокое качество работы, любовь команды к гостям и к кино. В результате настороженность сошла на нет.
Премия
Одесская международная литературная премия им. Исаака Бабеля за короткую прозу учреждена в 2016 году Всемирным клубом одесситов. Соучредители — Одесский литературный музей, киевский литературный журнал «Радуга», Одесская национальная научная библиотека и Лидия Исааковна Бабель, дочь писателя, живущая в США.
Лауреатами премии становились Марианна Гончарова (Украина), Сергей Акчурин (Россия), Резо Габриадзе (Грузия) — первые места; Анна Бердичевская (Россия), Владимир Каденко (Украина), Алексей Курилко (Украина) — вторые места, Алексей Гедеонов (Украина), Ованес Азнаурян (Армения), Михаил Бару (Россия) — третьи места.
В 2017 году в рамках премиальных мероприятий состоялся флешмоб «Одесса читает. Одессу читают». В нем приняло участие около полутора тысяч человек, выстроившихся в цепь от Литературного музея до памятника Бабелю. В течение 20 минут они одновременно читали друг другу отрывки из произведений одесских авторов на 22 языках мира.
Валерий Хаит
Писатель, сатирик, редактор, телеведущий, общественный деятель. В 1960‑е годы — капитан знаменитой одесской команды КВН. Вице-президент Всемирного клуба одесситов. Главный редактор Одесского юмористического журнала «Фонтан». Организатор и член жюри Премии Бабеля.
— Все началось с того, что мы во Всемирном клубе одесситов задумали установить памятник Бабелю. Мне эта мысль пришла в голову, когда я увидел только что появившийся памятник Ивану Франко, который в Одессе, по сути, никогда не был, только проездом. Я решил, что в каком‑то там горсовете существует некий план монументальной пропаганды и Бабель, конечно же, в списке. Оказалось, никакого списка и никакого плана нет, ну мы и решили сами объявить сбор средств на памятник Бабелю. Это все случилось в феврале 2007‑го, а 4 сентября 2011‑го памятник Бабелю работы Георгия Франгуляна в Одессе был открыт.
— Премия возникла как продолжение идеи увековечивания памяти выдающегося писателя, который своей славой во многом обязан Одессе. Он, в свою очередь, создал славу ей, и Одесса ему была должна. Дочь Бабеля Лидия Исааковна и внук Андрей в целом проект одобрили, но внесли в него некоторые замечания, с которыми Франгулян согласился. Любопытно, что вдова Бабеля Антонина Николаевна Пирожкова прожила 101 год и успела увидеть макет памятника.
— Идею Премии Бабеля я обсуждал с главным редактором журнала «Октябрь» Ириной Барметовой. Мы планировали сделать ее как совместный проект Одессы и Москвы, уже началась какая‑то подготовительная работа, но пришел 2014 год — и все отменилось. Идея, однако, оставалась, и в 2016‑м я рассказал о ней тогдашнему губернатору Одесской области Михаилу Саакашвили. Он пытался провести ее через облсовет, но тут процесс застопорился. Возникли вопросы: почему на русском языке, зачем государству это поддерживать? Я подумал, что деньги государству действительно нужны на другие дела, решил отложить старт премии на год и сделать ее меценатской. Нашел финансирование, разработал положение о премии, и 13 июля 2017 года мы провели первую церемонию.
— В состав жюри я пригласил людей, близких по духу, по восприятию литературы и жизни. Председателем стал Андрей Дмитриев, лауреат «Русского Букера», последнее время живущий в Киеве. Также в жюри вошел Андрей Бабель — режиссер, актер, преподаватель театрального искусства, в общем, тоже человек культуры. Вот еще важный момент: мы подчеркиваем, что премию учредила не Украина, а Одесса. Полное ее название — Одесская международная литературная премия имени Исаака Бабеля. Когда стало ясно, что государство к этой премии отношения не имеет, страсти улеглись.
— Церемонии награждения проходят в Золотом зале Литературного музея. Для каждой из них мы придумываем свою фишку. Например, в 2017‑м вручили специальную награду Михаилу Жванецкому в номинации «За всё». Я считаю, это правильно: Миша продолжает линию высших достижений Южнорусской литературной школы, в его текстах — одесский дух, интонация, юмор и т. д. Еще возникла традиция начинать церемонию с какого‑нибудь музыкального произведения: на первой звучал рояль, на второй саксофон, на третьей скрипка. Сейчас думаю, какой инструмент будет на четвертой.
— Когда мы готовились ко второй церемонии, Андрей Дмитриев позвонил мне и сказал, что единственный человек, видевший Бабеля, из ныне живущих — это писатель Леонид Генрихович Зорин. Оказывается, Бабель возил его, десятилетнего поэта-вундеркинда, к Максиму Горькому. Когда мы с женой были в Москве у младшего сына, Зорин пригласил нас в гости. Говорит: «Немедленно к нам!» — а ему‑то уже 93 года! Я в ответ, мол, неудобно, не хотим вас отвлекать, беспокоить, а он на это: «Учтите, я уже ничего не откладываю!» На церемонии мы зачитали послание от Зорина — это было очень симпатично.
— Однажды Бабель написал о Леониде Утесове: «Я предвижу высоты, которых он может достигнуть; тирания вкуса должна царить на них». Возникает вопрос, если тирания, то кто тиран? Я подумал, что в моем возрасте уже можно доверять собственному вкусу. Литература для меня всегда была очень важной, поэзия — моя религия, мой бог — Пушкин. В фильме «Бег» по Булгакову доцент Голубков узнает, чем вынуждена зарабатывать на жизнь его любимая женщина, и в отчаянье принимает читать «Буря мглою небо кроет». Выглядит он полным идиотом, но это его единственный способ сопротивления реальности. Когда кругом хаос и ужас, хватаешься за что‑то вечное.
Музей
В Одессе семь десятков музеев, среди которых — такие экзотические, как Музей шоколада, Музей звука, Музей огня, Музей кирпича, Музей контрабанды и Музей восковых фигур «У бабы Ути». Однако в последнее время в городе, да и во всей стране, только и разговоров, что об Одесском художественном музее. В марте 2018‑го его директором стал Александр Ройтбурд. С тех пор ретрограды из Одесского облсовета несколько раз пытались его уволить, и в сентябре 2019‑го у них это вроде бы получилось. Тем не менее Ройтбурд продолжает исполнять обязанности директора и уверен в том, что помешать ему оставаться на должности сейчас никто не рискнет.
Александр Ройтбурд
Один из ведущих украинских художников, общественный деятель, директор Одесского художественного музея.
— Я жил себе спокойно и никого не трогал. Тут ко мне в Киеве постучалась такая барышня Саша Ковальчук, сказала, что в музее управленческий кризис, непонятно, кто будет следующим директором, что одна из кандидатур вызывает животный ужас у всего коллектива и попросила кого‑то в Киеве уговорить стать директором одесского музея. Я честно попытался кого‑то поуговаривать, понял, что никого не уговорю, и через несколько недель согласился заняться этим сам.
— Предварительно у меня состоялся неофициальный разговор с тогдашним губернатором. Я рассказал ему, что в своем нынешнем состоянии музей — это мертвое место, что в режиме выживания его существование бессмысленно и мне им тоже заниматься бессмысленно. Сказал, что готов взять на себя это удовольствие при условии, что музей станет его любимой игрушкой. Заверения были получены и оправданы: Максим Степанов уделял заметное внимание музею, его поддержка чувствовалась и чувствуется до сих пор.
— Я пошел на конкурс, выиграл его большинством в один голос, после чего началась какая‑то жуткая вакханалия. Некоторые депутаты облсовета, в глазах которых я, очевидно, воплощал мировое зло, повели против меня свой личный джихад, который все еще продолжается.
— Кардинальным образом в музее в его нынешнем виде ничего изменить нельзя. Для реальных изменений нужно другое финансирование. Мы стали привлекать достаточно большие по нашим масштабам спонсорские средства и в разы увеличили посещаемость. В 2018 году заработали больше двух миллионов гривен, в 2019‑м — еще больше; раньше эти цифры были приблизительно втрое меньше. Установили фонари, провели противоаварийные работы, полностью обновили выставочные залы, иконный зал и зал с произведениями Кандинского. Нас упрекали в незаконном ремонте — мы все сделали без участия государства, исключительно на пожертвования.
— Постоянно обновляем коллекцию, вытаскиваем из запасников значимые работы, о существовании которых все давно забыли. Переобуваем картины в новые рамы. Делаем выставки, некоторые из них становятся бестселлерами — например, выставка Сомова, которую куратор Павел Голубев действительно сделал на хорошем уровне. Впервые в истории музея издали профессиональный научный каталог. В общем, задали планку, которая показывает, как дальше работать.
— Главное, что мы вдохнули в музей жизнь. Стали проводить так называемые музейники: первым такой формат предложил нам Сергей Жадан, который выступил с «Линией Маннергейма». Потом это стало нормой: у нас выступали Борис Херсонский, Дмитрий Быков, Орлуша, «Хамерман знищує віруси», джазовое трио Андрея Показа, читали лекции философы — например, Вахтанг Кебуладзе. Все эти мероприятия — бесплатные, право их посещения дает билет в музей.
— К нам стало приходить гораздо больше людей. В последний День открытых дверей пришло более полутора тысяч человек — наверное, это рекорд посещаемости музея за всю историю его существования. (Правда, говорят, на выставке Глазунова в восьмидесятые годы было больше.) Несколько лет назад за весь февраль в музей пришел один посетитель, да и тот оказался льготником — прошел по бесплатному билету.
— Со слезами на глазах вспоминаю историю, как мы с одной знакомой зашли утром в Киеве выпить рюмочку граппы. Зашли в новое заведение на Хоривой, и перед нами поставили четыре шота на выбор. Девушка сказала, что хочет вина, у нее спросили, какое именно, красное или белое, плотное или легкое, и тоже поставили несколько дегустационных шотов. Она сказала, что в жизни не видела в киевских барах такой культуры обслуживания, на что девушка-бариста, вся в татухах и пирсинге, ответила: «Я просто вчера из Одессы приехала. Ночь в поезде, день в Одессе, опять ночь в поезде — и сегодня снова на работу». Я говорю: «Какой смысл приезжать на один день?» Она: «Ну, у меня было две задачи: искупаться в море и увидеть Художественный музей». Я считаю, это самое большое признание моих заслуг. Как и то, что меня на улице останавливают незнакомые люди и говорят: «Спасибо за музей!» И то, что на митинг, когда облсовет меня снял, вышло около двух тысяч человек.
— Решение о моем увольнении было юридически неграмотным. Попытки его исполнения повлекут за собой правонарушения со стороны тех, кто меня попытается отстранить от руководства, поэтому ни один грамотный кадровик меня не уволит. Ни Управление культуры, ни губернатор не возьмут на себя такой ответственности. Поэтому я продолжаю работать директором и при этом подал в суд на Одесский областной совет.
— Сейчас Саша Ковальчук является моим заместителем, и все перемены в музее — заслуга прежде всего ее молодой команды. Эти ребята работают не как в советском учреждении, а как должно быть в институции XXI века. Характерно, что город сначала забыл о существовании музея, а потом о нем вспомнил. Музей стал частью самоидентификации Одессы, и это главное, что удалось сделать.
Театр
Театров в Одессе гораздо меньше, чем музеев, а таких, где происходит что‑то новое-интересное-неординарное, и вовсе раз и обчелся. Раз — это Одесский академический украинский музыкально-драматический театр им. Василия Василько, луч света в темном царстве одесских драмтеатров. В 2019‑м больше всего разговоров о нем было в феврале и октябре. В конце зимы 2019 года в театральных кругах судачили о назначении на должность главного режиссера совсем еще молодого Ивана Урывского. В середине осени — о том, что, согласно иску Государственной службы по чрезвычайным ситуациям, театр следовало закрыть.
Иван Урывский
Театральный режиссер. Родом из Кривого Рога, окончил столичный Университет культуры и искусств. Один из самых ярких молодых режиссеров страны. В феврале 2019 года в возрасте 28 лет стал главным режиссером Одесского академического украинского музыкально-драматического театра им. В. Василько.
— Это театр с большой историей. Он ценен для меня тем, что очень разнообразен — я всегда это повторяю. За последние пятнадцать лет — сначала при Игоре Николаевиче Равицком, теперь при Юлии Анатольевне Пивоваровой — здесь собралось целое созвездие замечательных режиссеров. Спектакли в Театре им. Василько ставили Дмитрий Богомазов, Влад Троицкий, Стас Жирков, Андрей Бакиров, Максим Голенко. Мне кажется, что таким режиссерским букетом не может похвастаться ни один украинский театр.
— Когда в театре ставят хорошие и при этом очень разные режиссеры, труппа становится универсальной. Она впитывает разные школы, разные палитры и краски, разные творческие принципы, и это гораздо интереснее, чем театр одного режиссера, каким бы выдающимся он ни был. В последнее время у нас ставили уже упомянутые Жирков и Голенко, сейчас мы ведем переговоры с Давидом Петросяном, Тамарой Труновой, Владой Белозоренко. Недавно была премьера «Фантомов» Тани Губрий, молодого режиссера «Золотых ворот». Благодаря этому в театре появляется современная драматургия, которой нам раньше не хватало.
— Соответственно, у нас со сцены теперь может звучать мат. Я не вижу здесь ничего плохого, хотя для консервативной Одессы это ужас-ужас. Зритель должен понять, что театр бывает всякий, что он меняется, что советский театр 1980‑х теперь выглядит анахронизмом. Большая часть одесской публики действительно застряла в прошлом и не приемлет нового, зато продвинутые зрители реагируют адекватно и активно к нам ходят. И «Она его любила» Жиркова, и «Фантомы» Губрий, и «Энеида XXI» Голенко — это жесткая современная драматургия, но параллельно мы играем Гоголя и Шиллера, так что каждый зритель может выбрать спектакль на свой вкус.
— А вот непритязательных комедий на потребу публике у нас нет. Понятно, что комедия в Одессе — любимый жанр, что она хорошо продается и все такое. Кроме того, здесь много антрепризы, и она зачастую вытесняет репертуарный театр, с чем мы по мере возможностей пытаемся бороться. В Киеве тоже есть антреприза, но там намного больше и экспериментирующих театров, и сильных спектаклей, поэтому есть баланс. В Одессе ситуация гораздо сложнее, но она начинает меняться к лучшему. На самом деле зрительский потенциал здесь достаточно велик.
— Историю о том, как нас пыталась по решению суда закрыть пожарная охрана, мне комментировать трудно. Я не очень‑то в курсе, этот вопрос все‑таки в компетенции директора. Знаю только, что мы выполнили почти все требования ГСЧС, 53 из 56, и если бы нас действительно закрыли, возник бы дикий прецедент. На его основании можно было бы снести сотни театров по всей стране и построить на их месте какие‑нибудь торгово‑развлекательные центры. К счастью, Юлии Анатольевне удалось вытащить нас из этой истории, и страсти потихоньку начинают угасать. Сейчас уже есть деньги, идут работы. По всей видимости, скоро у нас будет лучший театр по уровню пожарной безопасности во всей Украине.
Меценат
Все началось более двух тысяч лет назад с Гая Цильния Мецената, большого любителя искусств, покровителя поэтов и философов. В дореволюционной Одессе славу меценатов снискали Григорий Маразли, Александр Струдзе, Иван Курис, Александр Руссов, Иосиф Конельский. Когда Высоцкий пел «если в Англии и в Штатах недостаток в меценатах, пусть приедут позаимствуют в Одессе», он ничуть не преувеличивал.
За британцев с американцами сказать трудно, а вот чехи уже подсуетились: один из самых известных современных одесских меценатов Евгений Деменок в последнее время живет преимущественно в Праге. Однако о родном городе он ни в коем случае не забывает.
Евгений Деменок
Писатель, журналист, историк искусства, меценат. Лауреат Одесской муниципальной премии им. Паустовского, премии Корнея Чуковского, премии журнала «Дети Ра». Член президентского совета Всемирного клуба одесситов.
— Я далеко не единственный в Одессе меценат. Есть люди, которые делают гораздо более важные дела — как, например, девочки из волонтерской организации «Корпорация монстров» во главе с Катей Ножевниковой, которые помогают детям в ожоговом отделении и младенцам, родившимся раньше срока. Сейчас им подарили знаменитый дом Анатры, и они там делают «Замок монстров». Какой‑то хороший человек через суды добился права собственности на здание и отдал этот спорный объект в дар волонтерам — уж у них‑то его забрать ни у кого рука не поднимется.
— Когда‑то я работал финансовым директором украинского «Лукойла», и мне настолько опротивели суровые нравы большого бизнеса, что захотелось сделать что‑то хорошее — для детей или стариков. В 2009 году я создал центр внешкольного развития «Дом сказки». Он располагался на улице Олеши, и я с удивлением узнал, что в Одессе нет мемориальной доски Олеше — вернее, когда‑то она была, но ее украли на металлолом. Я долго пытался выяснить, по какому адресу жил Олеша, нашел нашего замечательного краеведа Александра Юльевича Розенбойма, он три часа гулял со мной по городу и показал сразу четыре дома, где жила семья Олеши в Одессе.
— Мы выбрали дом, расположенный на улице Олеши, и это была первая доска, установленная по моей инициативе. С тех пор я установил за свой счет шесть мемориальных досок: Давиду Бурлюку, Семену Липкину (на нее скидывались всем миром — это была инициатива Ефима Бершина, которую подхватил Валерий Исаакович Хаит, а я уже занимался оформлением), Алексею Крученых, Кириаку Костанди, Михаилу Врубелю. В каком‑то фильме был главный по тарелочкам, а я стал главным по досочкам — по крайней мере, в Одессе меня воспринимают именно так.
— В том же 2009‑м мне пришла в голову идея создания литературной студии. Когда‑то в Одессе была студия Юрия Михайлика, из которой вышло немало известных поэтов, а когда Михайлик уехал, осталась только студия Игоря Потоцкого «Потоки», а больше не было ничего. Тогда я еще был юный и наивный, только ушел из бизнеса, но как‑то понимал, что есть пишущие люди и было бы хорошо, если бы они собирались и читали свои тексты друг другу. Я пришел к Хаиту и говорю: давайте что‑то делать. Хаит привел меня во Всемирный клуб одесситов к Евгению Михайловичу Голубовскому, и мы организовали литературную студию «Зеленая лампа», которую я с тех пор содержу. Каждый месяц два занятия, каждый год выходит книжка — либо одного из «ламповцев», либо какой‑то сборник; все это я делаю за свой счет. Еще я много лет регулярно помогал Одесскому литературному музею — с организацией выставок, проведением мероприятий и даже с закупкой экспонатов.
— В свое время Саша Ковальчук, которая теперь является главной движущей силой возрождения Одесского художественного музея, попросила меня помочь — она хотела модернизировать Музей западного и восточного искусства. Я посоветовал обратить внимание на Художественный, потому что он был еще более бесхозный. Когда там потолок в зале Айвазовского упал и чуть не пришиб посетителей, стало понятно, что надо что‑то делать. Виталий Алексеевич Абрамов, который раньше был директором ОХМ, — человек старой формации. Он замечательный исследователь, но деньги добывать не умел, а Саша умела. Я приехал к Абрамову, попросил благосклонно отнестись к девочкам, которые будут там помогать, а зарплату им стану платить я. Постепенно все это приобрело совсем другие масштабы, пришел Саша Ройтбурд, возник Клуб Маразли, и теперь музей — светлое пятно не только на карте Одессы, но и всей Украины.
— Еще у нас есть фонд «Будущее» Бориса Давидовича Литвака, который сделал в свое время центр для реабилитации детей с ДЦП, где обслуживание бесплатное. Это без преувеличения всемирно известный центр, а сам Литвак был удивительным человеком и великим одесситом. Я имел счастье быть с ним знакомым, помогать ему, в какой‑то степени с ним дружить. Помню, как‑то раз он мне звонит и говорит: «Женя, Роман Карцев согласился дать бесплатный концерт для фонда, а я знаю, что ты умеешь концерты организовывать — сделай это, пожалуйста». Дело в том, что незадолго до этого мы с Георгием Голубенко, автором прекрасной книжки одесских рассказов «Рыжий город», подготовили моноспектакль «Смехач на крыше»: декорации нам нарисовал Резо Габриадзе, играл Ян Левинзон, а я, получается, стал продюсером, не имея никакого опыта подобной деятельности. В общем, занялся я еще и концертом Карцева: сам билеты выписывал, сам штампики ставил, а потом сам сидел в кассе и помогал их продавать.
— В цивилизованных странах есть система снижения налогов для занимающихся благотворительностью. В Украине что‑то подобное для юридических лиц еще действует, а вот для физических ничего такого нет. Более того, слово «меценат» у нас ругательное. В сознании многих — это богатенький негодяй, который где‑то что‑то украл и теперь отдает деньги либо для того, чтобы их отмыть (у нас очень любят выражение «отмывать деньги», не понимая его смысла), либо чтобы воспользоваться положением и снова что‑то украсть. В последнее время, правда, стало полегче. Люди поверили, что кто‑то может что‑то делать бескорыстно. Приятно, что на тебя перестают смотреть как на какого‑то жулика, который маскирует псевдоблаготворительностью свои корыстные интересы.
— После того как я установил мемориальную доску Врубелю, моей маме на домашний телефон (небось, нашли где‑то в справочнике) позвонили из какой‑то организации. Говорят: «Мы хотим, чтобы ваш сын, Деменок Евгений Леонидович, нам помог». Мама им: «А с чего это вы решили, что мой сын, Деменок Евгений Леонидович, будет вам помогать?» Они ей: «Ну как же — он ведь помог недавно художнику Врубелю, пусть теперь поможет и нам».
Поэтки
«Ну, а женщины Одессы — все скромны, все поэтессы, все умны, а в крайнем случае, красивы». Никуда не деться от этой песенки Высоцкого — видать, она и впрямь хорошая. Однако же к трем поэтам женского пола, которые здесь иронически названы заимствованным из государственного языка феминитивом, эти слова относятся лишь частично.
Все три не слишком скромны, иногда пишут и ведут себя вызывающе, но ничего дурного в этом нет, ровно наоборот. Все три действительно умны, а красивы отнюдь не в крайнем случае. Все три представляют собой центральные фигуры поколения тридцатилетних на поэтической карте города. «ШО» предложил всем трем заняться безудержным самопиаром и выбрать одно стихотворение в качестве своей визитной карточки. Вот что из этого вышло.
Елена Боришполец
— Друзья называют меня БоБо, «Божественная Боришполец», так получилось. Если бы выбирала себе имя, то звалась бы Брунгильдой. В профессиональной среде слыву жесткой теткой, надеюсь, это не пустые разговоры. В юности решила не менять отцовскую фамилию. Могу разговорить немого, но не нахожу общего языка с лошадьми и собаками. Смыслом жизни считаю бесконечный поиск красоты. В детстве намеренно написала в кровать, чтобы сходить к местной бабке на ритуал «выкачивания испуга от змеи», было смешно.
Чёрный парус
Павленко А.
Ты спишь, Тристан, а снова, без конца,
Не полиняв ещё, уходит лето.
И прихожане ультрафиолета
Молебен норовят стереть с лица.
И птицы всё курлыкают во сне,
Не то голубки, а не то вороны.
Им снится золотой горох зелёный
И аист, побывавший на войне.
Кривая чайка снов совсем не видит,
Слепая чайка видит, но не те,
Всё чаще девушку в невидимой фате,
Которая в замужество не выйдет.
Ей были новости, их аист приносил,
Такие тёплые стояли дни и ночи,
Кривая чайка видеть сны не хочет,
А девушке смотреть не хватит сил.
Я знать хочу, что видишь ты, Тристан, —
Безумную волну, короткий берег,
На нём следы, и следует поверить
В Изольду поглотивший океан.
Владислава Ильинская
— Я усвоила матчасть, но предпочла антисценарий. Юношеский максимализм? Нет — дурное воспитание. Ребенок из профессорской семьи, терзающий родительские виниловые залежи. Там была сплошь классика в одинаковых пожелтевших бумажках, но я нашла пластинки в плотных цветных конвертах. Сейчас могу оценить иронию ситуации: это были детские стихи Маршака, Гладков с питерской лирикой и Высоцкий. Возможно, этот диссонанс плюс неустойчивый климат 90‑х надул мне потребность видеть все стороны медали одновременно. Дальше — еще страшнее. Наблюдая крах советской идеологии, я попала в заботливые лапы диссидентов и русского, а после и западного рока. Добавьте щепотку Мандельштама, немного Бродского, вливаемые по ножу истории слои от текстов Торы до текстов Алексиевич — и не смешивать, ни в коем случае не смешивать. Непонятно, что выйдет за коктейль, но вставит точно. Так и живем.
101001100
пока эфир расслаивала злость
на то, что где‑то, что‑то не срослось —
я просто прожила себя насквозь,
обратно замоталась в пуповину.
под куполом утробной темноты
я стала восстанавливать мосты,
которыми вышагиваешь ты
на светлую земную половину.
моeй силлаботоники ока
прошла в ушко газетного ларька
и, наизнанку вывернув века,
заглохла под давлением курсора.
мигай же чаще, истовый предел!
чтоб каждый видел, сколько он успел,
как много нам дано достойных дел
на родине, вдали от монитора.
и будет новый день и новый чат,
мы нарожаем яблочных зайчат.
нас больше никогда не разлучат —
мы станем наконец единым целым.
хор пикселей, бредущих между строк,
споет нам новый ритм и новый ток.
спасибо, правда, господи за то,
что подарил и чёрный нам и белый
Таисия Найденко
— Невозможно точно измерить степень таланта или одаренности поэта, так что в утешение нам дан только уровень профессионализма. Иногда люди признаются, что мое стихотворение — первое, которое они прочли с удовольствием или волнением, с того момента, как им привили отвращение к поэзии в школе. Это я и считаю величайшим творческим успехом. Но гораздо чаще я слышу, что справиться с их нелюбовью и скукой мне так и не удалось. Тогда остается только с максимальной честностью продолжить свою работу.
* * *
Голос с небес говорил: «Не ссы!
Прорвёшься, ядрёна мать!
Вот тебе злые глаза, чтоб псы
Боялись тебя догнать.
Вот тебе средство от глупых змей —
Собственный горький яд.
Вот тебе вера. Её не смей
Тратить на всё подряд.
Вот тебе мама. Она умрёт.
Что ты грызёшь губу?
Это отличный сюжетный ход —
Лица родных в гробу.
Вот тебе правды пустой сундук —
Вечно его стеречь,
Дети, кастрюли, долги, супруг
И голова до плеч.
Вот тебе серая горсть монет —
Старый иудин долг.
Вот тебе мысль, что Бога — нет».
И навсегда умолк.
Одеса україномовна
За даними опитувань 2015 року (свіжіших, на жаль, немає) українська є мовою домашнього спілкування тільки для 6 відсотків одеситів. Для 78 відсотків це російська, і ще 15 відсотків вживають у повсякденному житті обидві мови. Тобто Одеса залишається і, напевно, ще достатньо довго буде залишатися російськомовним містом, але українська теж має своє місце під її гарячим південним сонцем. Серед тих, хто в цьому місті на помітному місці, — найбільш відома україномовна письменниця Одеси Ганна Костенко.
Ганна Костенко
Прозаїкиня, драматургиня, сценаристка, радіоведуча. Авторка чотирьох книг прози, лауреатка і дипломантка кількох літературних конкурсів.
— В Одесі я відчуваю певний інтелектуальний голод. Нещодавно модерувала захід із однією дитячою письменницею, і вона мене спитала: «Аню, а чому в Одесі так мало книжкових крамниць?» Це насправді важно пояснити. Ми звикли вважати Одесу культурним містом, але насправді тут доволі низький рівень культурної освіти. Мені особисто дуже не вистачає літературних подій. Не вистачає книгарень, де я могла би придбати не тільки сучасну українську літературу, але й класичну, й зарубіжну.
— Я не з тих, хто слідкує або записує, скільки людей якою мовою говорять. Але можу із впевненістю сказати, що зараз у нас з’являється багато талановитих україномовних поетів і прозаїків. Це покоління кінця 1980‑х — 1990‑х, тобто ті, хто народилися вже не в Радянському Союзі, а за часів незалежності. Вони думають українською, живуть українською, творять українською, і мені це, безумовно, приємно.
— Ще мені дуже приємно бачити, як змінюється Одеса. Коли я починала писати — це був початок 2000‑х років, — я відчувала певну проблему. Коли щось питала українською в маршрутці, мені відповідали: «Нармальним язиком гаварітє!» Зараз завдяки Революції Гідності та війні, яка відбувається в нашій країні, ставлення до української мови сильно змінюється. Тепер, коли я звертаюся українською, мене принаймні ніхто не посилає, не називає, перепрошую, бандерівською підстилкою, як мені говорили раніше. Одеса стала толерантнішою.
— Серед молодих одеських поетів, які пишуть українською дійсно цікаві та якісні тексти, я можу назвати Валерія Пузіка, Андрія Хаєцького, Дмитра Журавля, Надію Глушкову — вибачаюся перед тими, кого зараз не згадала. Я бачу: це свідома молодь — і вона знає, про що говорить. Я би не називала це явище якоюсь «одеською школою», бо коли говорять про одеську школу, одразу згадують так званий одеський міф, який був створений в першу чергу російською літературою. Але в нас також є міф, створений українською літературою й українським кінематографом, — насамперед це зробив Юрій Яновський у творі «Майстер корабля». Проблема в тому, що ми трішки про це забули. Треба пам’ятати, що Одесу прославляв не тільки Бабель. Хоча Бабеля я теж люблю.
— Серед прозаїків можна згадати автора «Танжера» Івана Козленко й того ж Валерія Пузіка — його збірку «Моноліт» я вважаю дуже сильною. Я казала про молодих, але в нас є й визначні письменники старшого покоління. Наприклад, Володимир Рутківський, який пише чудові дитячі й дорослі книжки і є лауреатом премій Тараса Шевченка й «Книга року BBC». До речі, виникає питання, чому ми забули про Одесу, яку змалював Яновський? Тут треба відкрити підручник з літератури й подивитися на роки, коли це все відбувалося, тобто двадцяті-тридцяті, й пригадати, що було далі.
— Одеські літературні локації — це мій біль. У нас є дві книгарні‑кав’ярні: в одній працює наша улюблена Галина Дольник, друга належить «Видавництву Старого Лева» — обидві розташовані на Катерининській. Саме там відбуваються усілякі події: презентації, читання, дискусії, зустрічі з письменниками. Ще можу назвати бібліотеку Грушевського. Але цього дуже мало.
— Взагалі мені здається, що питання мови — штучне, мене від нього нудить. Нам постійно намагаються підкинути ворога, якого ми мусимо ненавидіти. Ми з колегами можемо спілкуватися і українською, й російською, всі один одного розуміють, і ніхто нікому в очі не плює.
Одесская речь
Одна из главных особенностей Одессы — ее специфическая речевая манера, ее уникальный язык. Плотная смесь диалектизмов с жаргонизмами в одесском говоре покрыта глазурью неповторимой интонации и украшена вишенками экстравагантных метафор. Этот тортик нам уже добрую сотню лет скармливают в литературе (классической, начиная с Бабеля, и эпигонской, никем не заканчивая), кино («Искусство жить в Одессе», «Биндюжник и король», «Ликвидация», «Жизнь и приключения Мишки Япончика», «Шулер», «Одесса»), народных и авторских блатных песнях (от Утесова до Розенбаума), эстрадных репризах, сетевых подборках анекдотов. Едим и все никак не наедимся.
Михаил Пойзнер
Доктор технических наук, профессор, заслуженный работник транспорта Украины, историк, писатель. Автор книг «Привет из Одессы», «Из подсмотренного и подслушанного в Одессе» и др.
— Иду я как‑то по улице, смотрю, стоит на балконе женщина, курит, а балкон такой старый, провисший, вот-вот рухнет. Соседка ей говорит: «Ой, Тамара, вы упадете!» Тамара затягивается, выпускает дым и отвечает: «Чего это я должна упасть? Этот балкон выдерживает даже моего шурина!» (вообще‑то у женщин шуринов не бывает, но так смешнее — прим. авт.). Соседка: «Ну, знаю, и что?» Тамара: «Так зачем этот ой на людях?» Вот что такое Одесса!
— Одесский язык это и диалект, и жаргон, и вкрапление идишизмов (их побольше) с украинизмами (поменьше). Одесский язык краткий, емкий, он использует такие комбинации слов, которые в обычном, «правильном» русском языке не встречаются. Однако в одесском языке важно не только то, что говорят, но и то, как говорят, важна мелодика речи. Помню времена, когда в городском саду сидели бабушки и говорили на идише. Сейчас этого нет, но мои ровесники до сих пор вставляют в речь еврейские слова — они придают ей неповторимый колорит. А вот молодежь говорит уже совсем по‑другому. Одесский язык еще жив, но, по существу, он — явление умирающее.
«Одесский язык это и диалект, и жаргон, и вкрапление идишизмов (их побольше) с украинизмами (поменьше). Однако в одесском языке важно не только то, что говорят, но и то, как говорят, важна мелодика речи»
— Я консультировал «Ликвидацию», но не диалоги, а сюжет. С языком там сильно переборщили: так, как говорят в фильме, в Одессе не говорят и никогда не говорили; разве что в 1920‑е — 1930‑е существовало что‑то похожее. Раньше так говорили, потому что население было, мягко говоря, малограмотное. Уже в мои годы — шестидесятые, семидесятые — такая речь была редкостью. Когда я спросил сценариста Алексея Пояркова, зачем они так сделали, он ответил: «Это кино не для Одессы, а для России, а в России Одессу воспринимают именно так».
— Я лет шесть проработал на Дальнем Востоке. Мы туда приехали, нас поселили в общежитии с какими‑то зэками, и когда мы между собой разговаривали, нас из‑за одесского акцента тоже принимали за зэков. А мы ведь были никакие не блатные — мы просто так разговаривали. Со временем я заметил, насколько (Пойзнер произносит «наскока» — прим. авт.) выправилась моя речь — так, что (Пойзнер произносит «шо» — прим. авт.) это даже вам и сказать нельзя (Пойзнер произносит «низя». Еще Пойзнер произносит фрикативное «г», мягкое «ш» почти как «щ» и «безусловно» через «э» — прим. авт.).
— Как‑то подписываю книжку одному читателю. Он говорит, что его зовут Андрей, а фамилия Шевченко, читает мою фамилию и спрашивает: «Пойзнер — это ведь что‑то из прокурорских?» Дело в том, что мой младший брат действительно всю жизнь проработал в прокуратуре. Я ему: «А ты откуда знаешь?» Он отвечает: «Я таки Шевченко, но не настолько!»
— Еще такая история. Человек читает лозунг «Армія, мова, віра» и возмущается: «Какая к черту вира, если у них все время майна»? Вот это и есть настоящая Одесса!
