ЖД (венок восьмистиший)
Бездонное небо. Бессонная ночь.
Вся жизнь упакована в чемодан.
Что чай вагонный в стакане толочь?
Колотится ложка о тонкий стакан.
Мелькает отпетый пейзаж за окном.
Глядишь и мечтаешь о мире ином.
Трясется вагон. Сгущается ночь.
Никто человеку не хочет помочь.
*
Никто человеку не хочет помочь.
Чуть только сживешься — захочется прочь.
Во время иное, в иные места,
где небо прозрачно и совесть чиста.
Ни облачка там и ни пятнышка — здесь.
Как будто ты ангел и светишься весь.
Но душу не вырвать из чертовых лап.
Трясешься в вагоне и слушаешь храп.
*
Трясешься в вагоне и слушаешь храп.
Разносит билеты вагонный сатрап.
Конечная скоро. Пора брат, пора.
Ни духа, ни пуха тебе, ни пера.
Ни крыльев, что белого снега белей,
ни друга, которому скажешь «налей!».
Скелетами полон наследственный шкап.
Любая поездка — тюремный этап.
*
Любая поездка — тюремный этап.
Конвойный — что хворому — эскулап.
Свобода, как зуб, что болит по ночам.
Идешь поневоле к конвойным врачам.
Рот нужно открыть, но придется заткнуть.
Конечная скоро. Кончается путь.
Сестра в кабинет приглашает зайти.
Этапы, этапы больного пути.
*
Этапы, этапы больного пути.
Дорога кончается, как ни крути.
Мелькают пустые, чужие дома,
на станции сходишь, как сходят с ума.
Все то, что чужое, враждебно — оно
расскажет о том, что тебе суждено.
Свети мне, враждебное солнце, свети!
Ни мысли, ни чувства в пути не найти.
*
Ни мысли, ни чувства в пути не найти.
Ни мысли, ни чувства у нас не в чести.
Безмозглый, бесчувственный — се — человек,
бессмысленный взгляд из-под сморщенных век.
Глядишь и не видишь, и ходишь едва.
Сказал бы, но путаются слова.
Прочел, повторил, но запомнить не смог…
Лишь месяц острожный печален и строг.
*
Лишь месяц острожный печален и строг.
Иголка Кощеева спрятана в стог.
А надо, как в сказке, в утином яйце,
на дубе высоком в старинном ларце.
Мы люди из сказки с печальным лицом,
обижены с детства Небесным Отцом.
Звездою мерцает осмысленный Бог
в бессмысленном небе железных дорог.
*
В бессмысленном небе железных дорог
присутствует Бог, как печальный итог.
Как подпись на книге, седьмая печать,
прочесть ее нужно, но страшно начать.
По рельсам железным на стыках гремят
колеса истории. Свиток измят.
Прекрасен наш мир, как его ни порочь.
Бездонное небо. Бессонная ночь.
* * *
Бездонное небо. Бессонная ночь.
Никто человеку не хочет помочь.
Трясешься в вагоне и слушаешь храп.
Любая поездка — тюремный этап.
Этапы, этапы больного пути,
ни мысли, ни чувства в пути не найти.
Лишь месяц острожный, печален и строг,
в бессмысленном небе железных дорог.
* * *
В старые времена кабак называли «кружало».
Там играли в кости, их называли зернью.
В церквях на Пасху читали «Смерть, где твое жало?».
Царя называли батюшкой, народ называли чернью.
Все равно, как что называлось, все куда-то девалось,
и поэт со своим Парнасом, и философ с рабочим классом,
все равно все это смешалось, а война была детская шалость,
и солдаты были людьми, а не красным пушечным мясом.
Не говорите мне, что все это было иначе.
Позволим прошлому быть нелепой хорошей сказкой.
Что толку нам сейчас во вселенском плаче,
страх полезнее — лучше ходить с опаской.
Лучше ходить с опаской. Лучше ходить с оглядкой.
Лучше сидеть на скамейке под огромным платаном.
А еще веселее ребенку в песке ковырять лопаткой.
И еще веселее Пушкину на бульваре стоять истуканом.
И еще веселее голубю расклевывать хлебную корку,
и еще веселее коту осторожно ступать по карнизу,
и еще веселей старику возвращаться в свою каморку,
и старухе — смотреть на Господа Бога снизу.
* * *
Я хочу твое фото времен, когда мы были вместе,
я был молод, а ты — гораздо моложе.
И в полумраке ты была подобна невесте
без одежд возлегшей на брачное ложе.
Я хочу наше фото на фоне прибрежных пейзажей,
тех, которых уже не осталось, а мы еще существуем,
потому что мыслим, что до бессмысленных пляжей,
то заплыв был ограничен ржавым железным буем.
Слово буй сегодня звучит вполне непристойно.
Куда-то он подевался с крашеным ржавым железом.
Но море все то же, ложись на спину, плыви спокойно,
пространство теперь ограничено волнорезом.
И жизнь теперь ограничена средним сроком
нелепой статистики обезумевшего Минздрава.
Я хочу во времена, когда не считалась пороком
любовь, и в парке гуляла молодняка орава.
Я хочу твое фото у входа на танцплощадку,
или у Пушкина, с подаренным мною букетом.
Этот вечер был прелюдией к истерическому припадку.
Но время прошло и можно забыть об этом.
* * *
он сорвался с подножки трамвая, пробежал пять шагов и упал,
вскочил и побежал давать телеграмму жене, что все обошлось почти.
Он совал бумажку со стихами на идиш тому, кто языка не знал,
и говорил — товарищ, прочти!
короче — он был рассеян, погружен в глубины души,
как положено всем поэтам, обреченным на арест и расстрел.
Совал протокол гебист и говорил «подпиши!».
А он сидел и молчал, и сквозь следователя смотрел.
* * *
Спит старик в обнимку с подушкой, закусив угол.
Он — стреляный воробей. Он прожил жизнь среди пугал.
На деревянных швабрах — мундиры при голубых погонах.
Старик полстраны объездил в арестантских вагонах.
Человек полжизни провел за проволокой колючей.
Старость-реабилитация оказалась немного лучшей.
Некого обнимать, кроме старой подушки.
Была жизнь — полушка. Теперь не дадут и полушки.
* * *
нужно где-то уснуть все равно казарма или барак
нары или с железной сеткой кровать
в четверг после дождика свистнет метастатический рак
прислали посылку с бомбой прикажете открывать
планетарий вернули церкви больше ангелов чем планет
плитка новая на бульваре скользит нога
по потемкинской лестнице одесса сходит на нет
в кафедральном соборе выставлен чудотворный образ врага
* * *
Городские легенды о стоимости аренды,
все, кто живет на зарплату, ждут не дождутся ренты.
Чтобы жить за городом, ухаживая за садом,
а деньги пусть капают в банку, стоящую рядом.
Живая копейка как рыбка в аквариуме из детства.
Смерть где-то рядом, не страшно от такого соседства.
Плачь, Иеремия, о городе. Никто не сочувствует плачу.
Была бы на черный день квартира под сдачу.
Лучше посуточно жить курортным сезоном,
утром гулять по саду, ухаживать за газоном,
чем беспокоить ближнего тяжким, бессмысленным стоном.
А руины в городе, как во Вселенной черные дыры.
В них сдаются для призраков посуточные квартиры.
* * *
наши снимали дачу на четырнадцатой фонтана
холодильник саратов базарный творог и сметана
в халате на голое тело ходила мама
с гулькин нос участок в углу выгребная яма
над которой дощатая будка в двери сердечком оконце
зеленые мухи жужжат или смирно сидят на солнце
в плетеном кресле бабушка с роговыми очками
на углу переулка стоит рыбак с глоссами и бычками
соседка консерваторка играет рапсодию Листа
газета «Правда» торчит из ящика соседа гебиста
у нас газета «Известия» мы «Правды» не получаем
на зеленой клеенке чайник с плохо заваренным чаем
это было детским капризом гнездами под карнизом
дедушкиным диабетом и гипертоническим кризом
синяками набитыми на двухколесном велосипеде
дырами в траченном молью старом шотландском пледе
карибским кризисом миром на волоске висящим
мой пистолет был игрушечным, а хотелось чтоб настоящим
