Ручки Марико

24 июля 2007 года едва не стал последним днем в жизни японской иллюзионистки Принцессы Тенко, настоящее имя которой Марико Итакура. Она не успела во время представления выбраться из ящика и оказалась пронзенной десятью остро отточенными клинками. После того, как Марико все-таки освободилась, она еще полчаса выступала.
Cложно объяснить (а я абсолютно равнодушна к искусству иллюзий), чем вызвана ее популярность. Природным обаянием, которое побудило снять в ее честь мультфильм «Принцесса Тенко и хранители Магии» и выпустить посвященную ей коллекцию кукол; ее универсальностью — кроме участия в шоу иллюзий, она занимается музыкой, театральной и кино режиссурой, искусством и фотографией; гендерной принадлежностью — среди иллюзионистов традиционно мало женщин; или стойкостью, которую она показала тем июльским днем 2007 года? А может быть, все проще: любая иллюзия обладает притягательностью, во власть которой попадают многие. Истоки обаяния японской Марико мне неясны, у нас не было личного общения.
Я знакома с Марико Гельман, родившейся в 1986 году в Киеве и живущей в Чехии. Наша Марико притягивает сразу. И природа ее притяжения более чем понятна. Естественность, легкость, всепринятие. Только потом ты понимаешь, что она тоже создает иллюзию. Иллюзию легкости, за которой стоит травматический опыт, который она трансформировала, опять хочется написать «легко трансформировала» в сильные графические и живописные работы.
Когда я была примерно на середине расшифровки интервью, я вспомнила, что в Грузии имя «Марико» означает «решительная или возлюбленная Бога».

Выбор линии

ШО Ваши работы написаны шариковой ручкой, которая доступна всем. Как вы объясняли ценность и цену своих работ и то, что, несмотря на простоту рабочего материала, вы являетесь художником?
— Моя жизненная философия — никому и ничего не доказывать. Я не вступаю в споры, потому что сама выбираю, куда отдаю энергию. Каждому из нас выделен творческий ресурс, который уменьшается ежедневно. Понемногу, по кусочку. Поэтому — не стоит тратить свое время на бессмысленные споры. Я берегу свой ресурс для работы, которая доставляет мне огромное удовольствие. И потом, если ты хочешь доказать кому-то, в том числе себе, что ты художник, то делай это через институциональное признание. Мнение блогера с YouTube, что ты не художник, ничего не решает. Мнение эксперта, который размещает твои работы на стенах своей галереи, рассказывает о тебе посетителям, то, что твое имя вносят в международные каталоги, — действительно важно. Мне этих фактов достаточно, чтобы не переживать, являюсь ли я художником.
Шариковая ручка мне кажется суперконцептуальной штукой. Когда мы рождаемся, то первое, что врачи делают — пишут ручкой наш вес, рост, имя. Когда мы уходим из этого мира — к ноге крепят бирку с именем и фамилией. Ручка нас сопровождает от первого крика до последнего вздоха. Мне пришло в голову, что бумага и ручка — это самые бюрократические инструменты, которыми пишут кляузы, разрешения, согласования, превращающие нас в части бесконечной вертикали бюрократии. Ты не можешь просто решить вопрос, потому что должен обязательно пройти через весь ряд инстанций. Но ведь можно те же самые инструменты бюрократии, бумагу и ручку, использовать для того, чтобы передавать еще какой-то, абсолютно другой смысл.
Что касается стоимости работ, то вопрос не находится в плоскости «дорого или дешево». Вопрос заключается в том, можешь ты себе это позволить или нет. Если ты не можешь себе позволить конкретное произведение искусства, то вопрос закрыт и его незачем дальше обсуждать.

«Не стоит тратить свое время на бессмысленные споры. Я берегу свой ресурс для работы, которая доставляет мне огромное удовольствие»

ШО Почему вы выбрали именно такую технику рисунка?
— Каждая линия — это ограничения. Пятно, в отличии от линии, размыто. Линия же очень четкая. У нее есть смысл уже по факту ее природы. У нее есть начало, конец и контрастность с фоном. Выбор линии можно экстраполировать на систему мышления человека, его способ общения с миром. Линия — это некий невроз. Когда ты не можешь позволить себе выход за рамки в жизни, то в искусстве ты остаешься в четких технических рамках, которые тебе создали линии. Высший уровень, которого, я не уверена, достиг ли кто-то в украинском искусстве, это не гиперреализм, а абсолютный реализм. Дело не в технике. Гиперреализм — это своеобразный уход, побег в аутистический спектр. Абсолютный реализм — это способность охватить большую площадь реальности и написать ее так, что ты не отличишь ее от фото. Расщепленному внутри человеку не позволит это сделать его оптика. Он не сможет увидеть и переварить весь объем в его целостности. Сейчас в Праге я работаю над серией живописных работ. Они для меня менее конфликтны, чем любые работы ручкой. Ручка — это все равно вызов, использование нестандартного материала, иконописные диалоги с религиозным контентом.

ШО Назовите три слова, которые вам приходят на ум, когда вы вспоминаете свое детство?
— Одиночество. Отщепленность. Холод — в моем детстве было много процедур, когда мне было неприятно, когда я ощущала холод от иголок, катетеров. Да, мне старались помочь, но даже помощь сопровождалась болью. Я настолько к ней привыкла, что мой болевой порог стал беспредельным. Не совсем нормальна ситуация, в которой человек привыкает к боли. Ведь боль является сигналом тревоги, призывом бежать. Это тоже сформировало во мне определенные взгляды — я перестала осуждать. Может быть, человек, который пишет гадости под моим блогом, лежит на диализе. Я не оправдываю хамства и того, что люди старше 18 лет ведут себя неадекватно ситуации и контексту. Однако я понимаю, что за агрессивным комментарием может лежать огромный пласт личной, трагической истории.

Погружение в Японию

ШО С чего началось ваше сотрудничество с японскими институциями?
— Когда мне было лет 10, я прочла в книге «Кодекс самурая. Хагакурэ» про готовность к смерти, про то, что абсолютно нормальной является готовность умереть в любой момент. Это вызвало во мне чувство расслабленности — где-то есть философия, согласно которой ты должен быть готов умереть. Какие разумные люди написали эту книгу! Мне были близки понятия дисциплины, самодисциплины, о которых там писалось. Да, ты можешь вести себя как дикарь, однако, поработав над собой, ты поставишь себя на другие рельсы. Потом я начала покупать у букинистов на Петровке японскую классику, все, что касалось Японии, затем перешла на современных авторов. В школе все свои сочинения, а позже и рефераты для Малой академии наук я посвятила Японии, культурной революции, во время которой страна открывалась миру. Меня поразил факт, что не только ты как личность можешь открыться миру, это может сделать целая страна через сложные социальные пертурбации, отмену самураев как класса, перечеркнув всю многовековую историю страны и правила, по которым она жила. И вот тогда я загорелась идеей поступать в Токийский университет искусств, начала учить японский язык. Ситуация в семье изменилась, я поступила в КИСИ и продолжила изучать язык на курсах при посольстве. Затем изучала искусство чайной церемонии и каллиграфию. Я практически прописалась в Японском культурном центре КПИ. Мне была интересна эта страна, то, как люди пережили глобальные социальные перемены, как Япония восстала из пепла, как пережила Хиросиму. Но ехать туда мне не хотелось, потому что я понимала, сколько разочарования испытаю, когда приеду и увижу все своими собственными глазами. В глубине души я мечтала туда приехать не как турист, а в каком-то другом формате, который в то время для меня не был еще понятен.
Однажды я шла по центру Киева. Были ужасные пробки, и я выбирала, где бы их переждать. И вдруг я увидела, что в музее истории Киева происходит открытие какого-то мероприятия. Я зашла — и вот с этой случайности все и началось. Там проходила презентация выставки японского фотографа Казума Обара. Он был первым художником, который проник на территорию Фукусимы и снимал там портреты ликвидаторов. Обара не дает оценочных суждений, оставаясь при этом очень жестким в своих социальных фотографиях. В глазах людей на его портретах ты видишь неотвратимость, ту самую готовность и обязанность умереть, о которых я читала в книжках о Японии. Я была так впечатлена его работами, что решила поблагодарить фотографа за сильные эмоции, которые достаточно редко испытываю на выставках.
…Мы познакомились и я рассказала об истории своей болезни. Через полгода он мне написал и предложил сделать большое интервью со мной. Этот разговор был похож на аутопсию, как будто с меня кожу снимали.
Японцы отличаются невероятной прямолинейностью, когда находятся с тобой в близких отношениях, хотя в обычных ситуациях они очень сильно дистанцированы. В Японии я отдыхаю душой, потому что знаю, что никто не вторгнется в мое личное пространство с некорректными вопросами. Но когда ты пускаешь японцев в свое личное пространство, они могут резать тебя по живому на ментальном уровне. Я сейчас довольно легко отвечаю на их вопросы, а тогда даже не представляла, с чем мне придется столкнуться…
Наше интервью длилось три часа, во время которых я плакала навзрыд. Он предупредил сразу, что еще не решил, как поступить с интервью. Когда и где его публиковать. А для меня главное было в том, что мне были заданы все эти вопросы, которые оказались — главными. Я выговорила все, о чем говорить ранее просто не было повода.
Потом Обара съездил в Чернобыль. Он нашел там нетронутую фотопленку и предложил сделать мои портреты на эту пленку, чтобы опубликовать позже интервью и фотографии в каком-нибудь издании как уже цельную и завершенную работу. Я согласилась с условием, что мое имя не будет упомянуто. В результате: он издал книгу, подал ее на World Press Photo Award 2016 и мы выиграли в категории People.

ШО Как вы оказались в Японии?
— После нашей победы Обара предложил мне приехать в Японию с серией акварельных работ, где были изображены покореженные тела, чтобы сделать выставку в небольшом музее Фукусимы и Токийском музее современного искусства и участвовать в artist talk. Было феерическое открытие, на которое пришло невероятное количество людей, связанных с атомной электростанцией, тех, кто борются за права выселенных из зараженной зоны людей. Все это было для меня неожиданностью, так же как и их интерес. Я не могла представить, что японцам может быть так интересен человек, воспитанный в другой культурной среде. Там были представители телекомпании Kansai. Позже они связались со мной и предложили организовать следующую поездку в Японию.

ШО Вы говорили о том, какое впечатление на вас произвела готовность японцев к смерти. А когда вы перестали ее бояться?
— Это произошло, когда я поняла, что самое важное в своей жизни я уже сделала.

ШО Как жить дальше, когда приходит осознание, что самое главное ты уже сделала?
— Так жить тяжело. В 14 лет я составила список того, что хочу сделать к 33 годам. Последнее мое желание из этого списка исполнилось за два дня до моего 33-летия. Поэтому этот, 2021 год, для меня сложный. Мне надо искать новые смыслы, цели, а я как будто не верю, что на самом деле сделала все то, что хотела. Легкий ступор есть, надеюсь, что это временно.

Почему меня покупают

ШО Изменится ли в нашей ментальности парадигма, такой психологический паттерн, что предметы искусства — это прерогатива музеев и обеспеченных людей?
— Очевидно: чем лучше экономика страны, богаче ее граждане, чем больше их базовые потребности закрыты, тем больше предметов искусства они будут покупать. Но так происходит не всегда.

«Искусство — это очень конфликтная сфера, в которой постоянно сталкиваешься с непониманием. Кто-то пытается понять, читает, повышает свой культурный уровень. Кто-то отвергает искусство как таковое — вообще»

Во многом желание покупать предметы искусства зависит от того, насколько ты ему открыт. Искусство — это очень конфликтная сфера, в которой постоянно сталкиваешься с непониманием. Кто-то пытается понять, читает, повышает свой культурный уровень. Кто-то отвергает искусство как таковое — вообще. Случаи бывают разные, иногда не связанные с финансовой обеспеченностью человека. К примеру, одна моя знакомая, женщина с более чем скромными доходами, купила у меня дорогую работу. Почему? Оказывается: сейчас она учится, планирует расти в профессиональной сфере и хочет купить себе что-то дорогое, некий символ своего роста. Зафиксировать точку отсчета. Она хотела иметь доказательство того, что находится на таком уровне сознания, что позволяет себе покупать предметы искусства. Моя работа возвращала ее из довольно депрессивных, сложных состояний. Сейчас у нее все прекрасно.
Другой коллекционер, купивший мою картину, которая по его словам абсолютно выбивается из его собрания, прислал мне фото и попросил порекомендовать, куда ее повесить. Я спросила его, зачем он ее приобрел. Он ответил, что ему было все равно, какую мою работу купить, он хотел получить часть моей энергии. Чтобы моя психическая устойчивость, мой некритичный взгляд на вещи, отсутствие осуждения присутствовали в его жизни, в его жизненной парадигме. Оказывается: он очень легко включается в обсуждение новостей, конечно, политических. Ему нужно было напоминание, что есть я, которая умудряется не погружаться в негатив.
Мотивации к покупке предметов искусства у всех разные. Я не знаю, сможет ли коллекционирование стать нашим общесоциальным нарративом. Оно зависит от уровня личности, а уровень личности зависит от понимания своей дефицитарности, принятия своего несовершенства, своей некоторой корявости, неумения что-либо делать.