Самый вдохновляющий художник-керамист Украины рассказал «ШО» о возникновении термина Happy Art, о мистическом влиянии на свою судьбу Анатолия Кашпировского, о том, почему его коты и коровы начали улыбаться, о погрузке Наполеона в «майбах», а еще о том, что ломать себя через колено бесполезно и в искусстве надо делать только то, что действительно хочется.
Сколько лет я знаю Сережу, уже не вспомнить. Как минимум четверть века, а то и больше. Точно помню, что во второй половине 1990‑х в выходные дни Герасименко можно было найти возле галереи «Триптих» — там он торговал своей майоликой, там мы и познакомились. Подходя к его лотку, я начинал в духе ярмарочного зазывалы орать: «Сергей Герасименко, лучший керамист Андреевского спуска!» Явно преуменьшал — надо было кричать, что он лучший в Киеве, а то и во всей Украине. Уже тогда его работы были безумно обаятельными и ни на что не похожими.
По-чеширски улыбающиеся коты и довольные жизнью четвероногие рыбы, крылатые зайцы, собаки и единороги, мечтательные коровы, расписанные девичьими портретами, монструозные существа с неизменно добрыми физиономиями, хитроумные чайники с выдвигающимися чашками, этажерки с кучей маленьких отделений, в каждом из которых сидит какая‑нибудь забавная зверушка… Равнодушно пройти мимо Сережиного лотка не могли даже те, кто уже сто раз видел его скульптуры. Герасименко постоянно придумывал что‑то новое, еще более трогательное и необычное.
С тех пор многое изменилось — и в городе, и в мире, и в Сережином творчестве. Но главное осталось прежним: его работы вызывают импульсивную, беспримесную, почти инстинктивную радость. Разговор с Герасименко состоялся, конечно же, в его мастерской, в помещении с самой высокой в стране концентрацией счастья.
«Мне кажется, что я был счастлив всегда, просто не всегда об этом знал»
ШО Слушай, а сам‑то ты счастливый человек?
— Об этом страшновато говорить — вдруг что‑то переменится!
ШО Ты ведь понимаешь, почему я спрашиваю. Может ли несчастливый индивидуум создавать искусство счастья?
— По большому счету — по самому большому! — полностью счастливым человек не может быть вообще. А с другой стороны, мне кажется, что я был счастлив всегда, просто не всегда об этом знал. Оглядываясь назад, я понимаю, что все, происходившее со мной, было прекрасно.
ШО Что появилось раньше, стиль Happy Art или его название?
— Стиль складывался постепенно. Название придумал один покупатель где‑то в начале двухтысячных: пришел в мастерскую, посмотрел на работы и выдал формулировку. Он произнес «happy art», и тут мне стало понятно, что я вообще делаю и что нужно делать дальше.
«Никакой изначальной концепции у меня в голове не было, она вырабатывалась сама по себе»
ШО Расскажи, как вообще нормальные люди становятся художниками-керамистами?
— Я родом из творческой семьи. Мама работала главным художником Луцкого шелкового комбината; должность была скорее административная, но творчеством она тоже занималась. Старшая сестра рисовала. А вот я, хоть и ходил в детстве в художественную школу, делал это из‑под палки.
Мне тогда больше нравился спорт, я дзюдо занимался. Учиться не хотел, школа мне надоела. После восьмого класса мама буквально заставила меня подготовиться к поступлению в Ужгородское художественное училище. Познакомила меня с одной своей подчиненной, уже закончившей институт художницей, эта девушка взялась готовить меня к экзамену по рисунку, и мы друг друга полюбили. Через любовь мне все и зашло.
ШО То есть к happy ты пришел через love, обычное дело.
— Да, как‑то так, я уже потом это осознал. В училище я поступил на художественную обработку дерева, но уже через полгода перевелся на керамику, она мне всегда нравилась больше. К творчеству я оставался безразличен, учился без удовольствия. А потом случилась мистическая история.
ШО Прилетел добрый ангел, велел тебе как следует взяться за искусство?
— Роль ангела исполнил Кашпировский.
ШО Кашпировский?!
— Однажды в конце восьмидесятых я включил телевизор и попал на его, кажется, второй выход в эфир. Почему‑то стал слушать. Глины у меня под рукой не было, работать я в тот вечер не собирался, был только пластилин. Не знаю, что на меня нашло, но я взял пластилин, стал лепить и лепил всю ночь. То, что я сделал, мне понравилось, и с тех пор все изменилось.
ШО Ну и ну. Ты не хотел ему написать, поблагодарить за прозрение?
— У него сейчас есть канал на YouTube, можно оставить ему комментарий, я много раз порывался, но пока так этого и не сделал. Может, еще сделаю. Вообще‑то я бесконечно далек от всяких там оккультных учений и ни во что такое не верю, но случилось именно то, что случилось. Тот вечер я помню до мельчайших подробностей: где сидел, откуда брал пластилин, как лепил. Хочешь верь, хочешь нет.
ШО Когда возник стиль?
— В начале девяностых. Я стал много делать, много продавать. Мои росписи были еще совсем простенькими, со временем они постепенно усложнялись. Появились персонажи, они стали улыбаться. Я начал видеть в своих работах сперва какую‑то художественность, а потом особое настроение. При этом никакой изначальной концепции у меня в голове не было, она вырабатывалась сама по себе.
ШО Связано ли это с тенденциями рынка? С тем, что светлое и радостное, извини за цинизм, лучше продавалось?
— Наверное, связано. Я торговал на Андреевском спуске, видел настроение людей, смотрел, на что они реагируют, какие работы покупают. Но дело не только в этом. Думаю, что все определила судьба. Сам бы я ничего не достиг, меня словно кто‑то вел.
ШО Господь Бог?
— Можно сказать и так.
ШО Твоя манера исключительно самобытная, в ней не просматривается чьего‑либо влияния. А как на самом деле? Ориентировался ли ты на кого‑то из керамистов?
— Однажды в училище был урок композиции, я делал задание по работе над контрастами. Нарисовал дракона, состоящего из отдельных сегментов, и у меня вышло нечто подобное тому, что я делаю сейчас. Мне поставили четверку — формально задание было выполнено неправильно, нужно было проще. Но я нарисовал именно то, что хотел.
Сначала я делал в такой манере живопись, потом керамику. Годы спустя замечал, что некоторые художники создают что‑то похожее, но изначально я никому не подражал и ни на кого не ориентировался.
У меня были разные заказы. Можно было делать что‑то более реалистичное и неплохо этим зарабатывать. Я пробовал, выходило, в общем, хорошо, но никакого удовольствия я от этого не получал. Поэтому всегда возвращался к собственному стилю.
ШО Ты говорил, среди твоих покупателей были известные люди.
— Моя работа есть в коллекции Пако Рабана — я делал ее на заказ. Одну скульптуру подарили Олегу Янковскому. Несколько моих работ покупали для Виктора Ющенко. У Бориса Гребенщикова есть мое «Солнышко», я передал его в подарок.
Еще была интересная история с одним олигархом, не хочу называть его имени. В 2014‑м он приехал ко мне в мастерскую в сопровождении охраны, спросил, есть ли среди моих персонажей какие‑нибудь знаменитости. Я говорю: «Ну вот есть Наполеон» (я лепил его для выставки 2007 года, он был большой, дорогой, и семь лет никто не решался его купить). Он мне: «А Линкольна у тебя нет?» Я: «Линкольна нет, но я могу слепить». Он: «Та куда там лепить, некогда уже, сколько ты хочешь за Наполеона?» Я говорю: «Шесть тысяч долларов, только для вас». Он: «Пять, и только для тебя!»
Помню, как закупал кучу упаковочного материала, как приехал «майбах» и мы с водителем грузили Наполеона на заднее сидение. Это был первый и последний раз, когда я видел «майбах» изнутри.
ШО Я смотрю, ты снова занялся станковой живописью. С чем это связано?
— Парадокс в том, что в училище, занимаясь керамикой, я, как и все мое окружение, хотел писать картины, а когда поступил в Художественную академию на отделение живописи, стал делать керамику. Долгое время я разрывался между керамикой и живописью, и это было тяжело. Потом понял, что нужно их соединить, и стал делать вот такую расписную керамику, майолику. С 1999‑го, окончив академию, живопись я практически забросил, но потом периодически к ней возвращался, писал по одной работе в год. Сейчас меня снова к ней потянуло.
«Если человек взращивает свою индивидуальность, то рано или поздно он находит свой стиль»
ШО Есть керамисты, которых ты воспринимаешь как конкурентов?
— В технике майолики, понятное дело, работают многие. Кто‑то использует традиционную роспись, кто‑то придумывает собственные орнаменты, но в таком стиле, как у меня, я не видел ничего. Собственно, я ведь и стремился создавать что‑то не похожее на то, что делают другие. Если человек взращивает свою индивидуальность (а изобразительное искусство этому способствует), то рано или поздно он находит свой стиль.
ШО Большинство твоих девушек, рыб, котов и коров улыбаются. У тебя грустные персонажи вообще бывают?
— Ну, вон там стоит суровый красный кот. Но вообще это редкость. Такие работы появляются в не очень хорошие периоды жизни, из‑за печальных личных обстоятельств.
ШО Ты еще ходишь торговать на Андреевский?
— Теперь редко. Разве что в хорошую погоду и уже не для заработка, а для общения. Клиентов и так достаточно. Около 70 % работ я сейчас делаю на заказ.
ШО Не наскучил ли тебе Happy Art?
— Бывает, что я начинаю экспериментировать. Например, надоедает роспись, и тогда я делаю скульптуры, которые не надо расписывать. Вон тетушка с долькой арбуза, работа называется «Нежный вкус». Вон баран стоит лохматый. А в целом нет, не наскучивает. Сейчас я переношу свой стиль в живопись, и он там немного по‑другому звучит: материал диктует свои законы.
ШО Уточню вопрос. Не хотелось ли тебе создать что‑нибудь мрачное, жесткое, брутальное?
— Я пробовал делать более жесткие работы, но быстро понял, что это не мое, что я словно ломаю себя через колено. Я много размышлял о своем творчестве, думал о себе плохое — мол, а вдруг я все это делаю ради денег… Но всякий раз возвращался к простой мысли: я делаю только то, что присуще моей натуре. Она выразилась именно через такое искусство, и этого уже не изменить.
«ШО» о собеседнике
Сергей Герасименко родился в 1967 году в городе Чайковском (Пермская область, РСФСР). Отрочество провел в Луцке, окончил Ужгородское училище декоративно-прикладного искусства и столичную Национальную академию изобразительного искусства и архитектуры (факультет станковой живописи). Со временем стал отдавать предпочтение майолике, создавать фигуры животных, людей и мифических существ, покрытые коллажными росписями. С начала 2000‑х именует свой творческий стиль термином Happy Art, «искусство счастья». Живет и работает в Киеве.